Опыт пастырского служения отца Иоанна остается чрезвычайно актуальным и по сей день. Правота его суждений, его поступков засвидетельствована многочисленными чудесами. Всякий, кто знаком с этими документальными, запротоколированными рассказами о чудесах, хорошо понимают: Бог принял его подвиг, Бог его прославил, а значит, так просто не удастся отмахнуться от всего того, что делал и говорил отец Иоанн, сославшись на «обстоятельства времени», на «отжившие порядки». К словам и опыту этого удивительного угодника Божия, просиявшего в той «ледяной пустыни», которую, по выражению К. П. Победоносцева, представляла собою Россия на рубеже XIX - XX веков, необходимо чутко прислушиваться, как мы прислушиваемся к голосу святых отцов древней Церкви. Как и они, отец Иоанн делал и говорил «от Бога».
Из всего многообразия черт, характеризующих служение отца Иоанна, выделим одну из самых главных: отец Иоанн твердо и бескомпромиссно стоял на страже отеческой православной веры и защищал Русскую Православную Церковь от всех и всяческих врагов. Наверное, это - одно из тех главных качеств, которые сегодня требуются любому пастырю. Но нужно хорошо представлять, каким опасностям подвергает себя при этом пастырь.
Сегодня, когда большинство, кто на словах, кто на деле, заботится о духовном возрождении России, вряд ли найдутся желающие бросить камни в этого признанного и канонизированного Церковью праведника. Но совсем не так обстояло дело во времена его земной жизни. Если мы откроем практически любую неправительственную газету начала прошлого века, то поразимся количеству грязных фельетонов, гнусных пасквилей, низкопробных стишков, адресованных любимому народом батюшке. Почему это происходило? Дело в том, что у образованного российского общества тех лет был только один идеал, вернее, идол — выдающийся русский писатель граф Лев Николаевич Толстой. Его популярность у интеллигенции была фантастической. Несмотря на официальное запрещение властей делать и распространять фотографии графа после отлучения от Церкви в 1901 году, несметное количество его фотоснимков украшали дома и квартиры. Каждое его   слово  ловили,   записывали,   с   трепетом   передавали  друг  другу.   Да, Толстой имел власть над умами. Его боялись. Даже ни один православный журналист не дерзал написать о нем худо. Лишь много лет спустя после трагических революционных событий, в 1925 году выйдет первая серьезная работа И.А. Ильина, посвященная разбору толстовства, где русский философ напишет о «яде толстовского учения, отравлявшего общественную и политическую жизнь России».
И лишь только отец Иоанн возвысил голос. И как возвысил! Вот лишь одна цитата: «И как денница и сатана отторгнул своим хребтом третью часть звезд небесных, то есть ангелов, и сделал их единомышленниками с собою, так наш Лев, сын противления, носящий в себе дух его, своим "рыканием и хвостом" (Откр. 12, 4) отторг тоже едва ли не третью часть русской интеллигенции, особенно из юношества, в след себя, в след своего безбожного учения, своего безверия». Вот так - великий писатель земли Русской сравнивается с самим сатаной! Кронштадский праведник разоблачал клевету на Православие и Церковь, распространяемую Толстым, а либеральная пресса захлебывалась в травле пастыря. Об этом мы должны сегодня вспомнить, потому что вслед за столетием отца Иоанна, без сомнения, вся Россия будет широко отмечать столетие смерти Л.Н. Толстого И нам нужно быть готовыми, чтобы и во дни Толстовских торжеств твердо называть вещи своими именами.
Вопрос о духовных метаниях последних дней жизни Толстого до конца не изучен. Примем во внимание, что на протяжении всех лет после отлучения Толстого от Церкви в Ясную Поляну пачками приходили письма от священников - либо полные сочувствия, либо с горькими и унизительными призывами к покаянию и воссоединению с Матерью-Церковью. Все они вызывали отторжение. Вот, например текст письма священника Недумова из Москвы (начало 1909 г.) : "Пишу к Вам, движимый единственно любовью и страхом за Вашу участь, вечную участь. Если Вы умрёте в таком же заблуждении, в каком находитесь теперь - Ваша участь, вечная участь, до того ужасна, что изобразить её теперь невозможно. Покайтесь пока не поздно, пока душа находится в теле. Поверьте в искреннюю чистоту моего желания избавить Вас от ужасной вечной участи". На конверте Толстой пишет следующее: "В ту веру, в которой Бог так мучает людей, никому не советую переходить.» 20 января 1909 г. Толстой записывает в дневнике: «Вчера узнал, что архиерей (Управляющий Тульской епархией преосвященный Парфений, объезжавший школы) хотел заехать ко мне. Мне всегда жалки эти люди, и я рад этому чувству"
Писатель не только отвергал увещания Церкви, он на протяжении нескольких лет остро переживал, чтобы не дать повода церковникам говорить о его примирении с Церковью. 22 января после встречи с Парфением он записал в дневнике: "Вчера был Архиерей, я говорил с ним по душа, но слишком осторожно, не высказал всего греха его дела. А надо было. Он, очевидно, желал бы обратить меня, если не обратить, то уничтожить, уменьшить мое, по их — зловредное влияние на веру в церковь. Особенно неприятно, что он просил дать ему знать, когда я буду умирать. Как бы не придумали они чего-нибудь такого, чтобы уверить людей, что я "покаялся" перед смертью. И потому заявляю, кажется ~ повторяю, что возвратиться к церкви, причаститься перед смертью, я так же не могу, как не могу перед смертью говорить похабные слова или смотреть похабные картинки. И потому все, что будут говорить о моём предсмертном покаянии и причащении — ложъ».
Что же все-таки случилось с Толстым, когда, вопреки своей многолетней установке, прекрасно осознавая, что дает повод к обсуждению его возможного примирения с Церковью (которое не прекращается и по сей день!) в ноябре 1910 года он сам тайно от своих приспешников едет в Оптину пустынь, а потом поселяется в Шамординском женском монастыре у сестры-православной монахини? Здесь он высказывает желание жить и умереть - но из монастыря его практически насильно забирают спохватившиеся адепты секты.
О пребывании Толстого в Оптиной сохранилась запись в журнале: 1910 г., октября 28. Прибыл в Оптину пустынь известный писатель граф Лев Толстой. Остановившись в монастырской гостинице, он спросил заведующего ею рясофорного послушника Михаила: «Может быть, вам неприятно, что я приехал к вам? Я -- Лев Толстой; отлучен от Церкви; приехал поговорить с вашими старцами. Завтра уеду в Шамордино». Вечером, зайдя в гостиницу, спрашивал, кто настоятель, кто скитоначальник, сколько братства, кто старцы, здоров ли о. Иосиф и принимает ли? На другой день дважды уходил на прогулки, причем его видели у скита, но в скит не заходил, у старцев не был и в 3 часа уехал в Шамордино.
Итог событиям той осени подвел редактор "Московских ведомостей" Лев Тихомиров "Странный конец жизни... Здесь чувствуется какая-то борьба за душу. Ему хотелось примирится с церковью, но сатана крепко держался за него ".
Только в вечности мы получим ответ, имел ли этот гордый человек на своем смертном одре хотя бы внутреннее раскаяние, принял ли его Господь и какою роль сыграла во всей этой трагической истории молитва, которую непрестанно приносил за Толстого великий праведник земли Русской, святой Иоанн Кронштадтский.
Время, которое мы переживаем, наполнено не только радостными обретениями, но и духовными опасностями. Каждая из них оборачивается конкретной проблемой в церковной жизни конкретного прихода или епархии. Говоря об этих опасностях и проблемах, прежде всего, следует определить: какие из них по-настоящему серьезные, основные, а какие -второстепенные. Одни из них требуют глубокого богословского анализа, а другие - доброй архипастырской и пастырской беседы.
Из семинарского курса церковной истории мы знаем, что церковному миру и церковному единству всегда угрожали попытки людей, имеющих честолюбивые амбиции или «ревность не по разуму», расшатать церковный корабль, спровоцировать раскол и смуту. Все это имеет место и в настоящее время, но об этом - позже. Думаю, не ошибусь, если скажу, что сегодня главное искушение совсем иного рода. Оно проистекает из какого-то глубокого внутреннего безразличия, которое свойственно - нет, не церковным людям, а всему обществу в целом. Духовное состояние большинства нашего народа сегодня можно определить как некое расслабление, сон, паралич духа, отказавшегося от всякого поиска.
В нашу жизнь стремительно внедряется новое понятие - толерантность, что в переводе на русский язык означает «терпимость». «Толерантность», так как она насаждается в обществе, означает не просто уважение к людям иных религий (для христиан это само-собой разумеющаяся вещь. Насильно к Богу не приводят. Невольник - не богомольник). Толерантность насаждают как «всетерпимость», возводят до степени универсального аксиологического принципа. «Нет никакой абсолютной истины, нет никаких абсолютных идеалов - каждая религия, каждая мораль, несет свою правду». Так, в Декларации принципов толерантности, принятой 28-й сессией Генеральной конференции ЮНЕСКО 16 ноября 1995 г., утверждается, что «толерантность - это понятие, означающее отказ от догматизма, от абсолютизации истины и утверждающее нормы, установленные в международно-правовых актах в области прав человека...» И в этом случае толерантность обретает колоссальную разрушительную силу, релятивизирует и уничтожает всякую мораль.
Напомню, что с точки зрения классического социального либерализма, изложенного в трудах Джона Локка, Дэвида Юма, Имануила Канта, законы человеческого поведения продиктованы объективными нравственными нормами, которые невозможно ни отменить, ни изменить. Мор&пьную (читай, религиозную) веру, писал Кант, ...«ничто не может поколебать, так как этим были бы ниспровергнуты сами мои нравственные принципы. от которых я не могу отказаться, не став в собственных глазах достойным презрения».
Отказ от абсолютных ценностей в области морали, от самого понятия греха, наша страна переживала в минувшем столетии. Торжество релятивистского принципа ярко выразилось в теории большевистского прокурора   Вышинского.          Согласно   Вышинскому,   опиравшемуся   на
диалектический материализм, для человечества никогда не возможно установить абсолютную истину, а лишь относительную. Следовательно и истина, устанавливаемая следствием и судом, не может быть абсолютной, а лишь относительной. Поэтому напрасной тратой времени были бы поиск абсолютных улик и несомненных свидетелей, можно обойтись и без них, а относительные доказательства виновности следователь может получить, всего лишь опираясь на свой ум и партийное чутье».
Нынешний моральный релятивизм произрастает из другого, либерального, корня. Но сколь похожи следствия! Вот пример: совсем недавно в Великобритании был принят закон, по которому так называемые «однополые семьи» получили право усыновления, более того, детские приюты, в том числе и католические не вправе отказывать педерастам в предоставлении детей.   Возникает законный вопрос:   к кому проявляется толерантность в подобной правовой норме? Ответ ясен - только к гомосексуалистам и педофилам, но никак не к детям, которые рискуют стать жертвой растлителей, и не к христианам, чьи убеждения и совесть в данном случае бессовестно попираются, ибо их заставляют стать соучастниками в страшном грехе деторастления. Таким образом толерантность может на практике оборачиваться диктатурой бессовестного и извращенного меньшинства над относительно здравым и нравственным большинством. Вспоминается знаменитый афоризм Исайи Берлина: «Свобода для волков означает смерть для овец».
В начале марта новый Президент США Барак Обама разрешил государственное финансирование исследований стволовых клеток эмбриона человека. (Запрет был принят в 2001 г. президентом Бушем-младшим). Это не что иное, как государственная санкция на убийство нерожденных младенцев. Перед нами парадокс: свободная страна, гарант либеральных ценностей - и полный правовой нигилизм в эмбриональных исследованиях.
Еще один пример: Массовые, по мнению европейского сообщества, нарушения прав человека в отельных странах, привели к появлению так называемой доктрины «гуманитарного вмешательства». На практике политика стран, берущих на себя миссию «гуманитарного вмешательства» от имени мирового сообщества, приводит к двойным стандартам. Давление с их стороны в пользу защиты прав человека воспринимается как прикрытие политической и экономической и военной экспансии.
Чрезвычайно опасным представляется проведение в жизнь принципа толерантности в религиозной жизни. Ни один убежденный верующий не согласится с этим принципом. Французский католический философ Габриэль Марсель очень точно заметил: "Мы не можем позволить севе ныне "сократический" поиск истины, свободное и необязательное блуждание по метафизическим пространствам. В религиозной системе "свобода мысли" не может быть терпима: слишком важные вопросы здесь решаются. Ошибка теолога может погубить души тысяч людей. Христианский призыв к благодати несовместим с сократическим стилем мышления".
Вот уже четвертый год мы отмечаем прекрасный праздник «День народного единства». При всем уважении к людям других религий мы - здесь, на древней богохранимой православной земле, мы свидетельствуем о христианском понимании единства: подлинное единство возможно только во Христе, в Его Церкви, где «нет различия между иудеем и еллином, варваром и скифом» (Кол. 3:11). Каждый человек свободен в своем выборе, и Сам Бог не нарушает его свободы. Но мы сожалеем о всех братьях, которые не причастны Истине, и свидетельствуем, что двери Церкви открыты для всех.
По нашему мнению, толерантность, безусловно, является чрезвычайно важной общественной ценностью. Но она несет служебную, вспомогательную функцию, и должна служить иным, иерархически высшим ценностям духовного поиска, связанного с обнаружением и раскрытием Истины, Добра и Красоты. Толерантность - это не унылый мировоззренческий     консенсус     скептиков,     агностиков     и     циников,     а взаимоуважение личностей с богатой духовной жизнью, находящихся в состоянии духовного поиска, ведущих плодотворный религиозно-философский и культурологический диалог.
В нашей истории бывало всякое. Иногда наши предки жестоко ошибались, принимая за идеалы утопические фантазии отдельных мечтателей, но они всегда верили в идеалы и служили им. Сегодня впервые в российской истории происходит не замена одной системы ценностей на другую, а разрушение системы ценностей как таковой, полная релятивизация морали, лишение человека нравственных ориентиров.
Под завыванье хора ведьм из «Макбета»:
«Грань мелж добром и злом сотрись,
Сквозь пар гнилой помчимся ввысь...»
нас призывают штурмовать «зияющие высоты» нового общества эпохи постмодерна. В лишенном нравственных опор обществе возникает, по выражению известного современного культуролога С. Г. Кара-Мурзы, «индустрия, аморальности, создающая и одновременно удовлетворяющая спрос на аморальность». И с этим явлением нам предстоит бороться, со всей ревностью утверждая православные ценности, как и призывал отец Иоанн:
"Не должно ни у кого и спрашивать, нужно ли распространять Славу Божию пишущею рукою, или словесно, или добрыми делами. Это мы обязаны делать по мере сил своих и возможности. Таланты надо употреблять в дело».