Доклад на I Межрегиональной научно-практической конференции «Путь святости земли Костромской»
4 февраля 2008 года, г. Кострома

(публикация подготовлена П.П.Резепиным и И.Х.Тлиф)

ЯБЛОКОВ ПАВЕЛ ИВАНОВИЧ   (1799-24.12.1856). Сын священника. Выпускник Костромской духовной семинарии (1822). Учитель (26.02.1823) и штатный смотритель (16.10.1825) Нерехтского уездного училища. Коллежский асессор. Корреспондент Общества любителей российской словесности (рукопись 1827 года «Несколько простонародных слов, употребляемых в Нерехотском уезде»). Имел педагогическое свидетельство Императорского Московского университета (10.12.1831). Был похоронен на Крестовоздвиженском кладбище в Нерехте.

Федор Иванович Успенский (1845-1928) – знаменитый русский византо­лог, славист, археолог . Его имя неразрывно связано с крупным событием в истории отечественной науки – становлением византологии как строго науч­ной дисциплины. Творческое наследие историка, в том числе одиннадцать монографий, отличает широта проблематики и огромный фактический мате­риал по истории Византийской империи и славянских народов, выявленный из источников зачастую по крупицам, в буквальном смысле слова. Он впер­вые опубликовал многие ценные письменные и вещественные памятники, изучение которых стало отправной точкой для дальнейших исследований ви­зантологов и медиевистов в ХХ веке.

Пусть наука для ума доказывает противное, и ум иногда колеблется,
но душа моя и сердце не сдаются…
(Из протокола допроса В. И. Поздеевского) 1.

К числу наиболее выдающихся фигур в составе преподавательской корпорации последних лет существования Костромской духовной семинарии относится видный русский церковный историк Николай Ильич Серебрянский (1872 – 1940 гг.).

Материал подготовлен инспектором Костромской духовной семинарии диаконом Андреем Вавиловым

История Костромской духовной семинарии – неотъемлемая часть истории древней Костромской земли. Поэтому без преувеличения можно сказать, что в ней, в судьбах выпускников семинарии нашли отражение все события и явления, происходившие в разные исторические периоды на этой земле.

Составлено протоиереем Дмитрием Сазоновым по материалам кандидатской диссертации протодиакона Иоанна Сазонова «История Костромской епархии от ее основания до 1900г.», г. Загорск, 1971-1972гг.

«Столетье безумно и мудро», - точно определили современники «осьмнадцатый век». Болезненные перемены, естественным образом вызревавшие в предыдущем столетии, волей Петра были значительно ускорены. Старое торопливо ломали, новое еще не утвердилось. Это касалось всех сторон жизни государства и народа, и область церковная не была исключением. С упразднением патриаршества и учреждением Синода церковь стала частью государственной системы. Менялись нормы общественной жизни, менялись и требования к пастве и пастырю. Прежние способы поддержания уровня знаний и норм пришли в упадок и перестали удовлетворять требованиям времени. «Сеятель не сеет, а земля не приемлет, - писал святитель Дмитрий Ростовский, - иереи не учат, а людие невежествуют».
Уже в  Высочайшем указе от 22 сентября 1738 г. изъявлялось «высокоматернее тщание и старание» о  снабжении святых церквей «учительными священниками» для подтверждения христианского закона и благочестия проповедями, «ибо простый подлый народ, не имея в сердцах страха Божия и надлежащего наставления к добрым делам и тако от невежества и грубиянства преклоняются во всякое зло, а имянно впадают в леность, пьянство, в татьбы, в разбои, в смертные убийства и прочая богомерзкие дела».
Первое учебное заведение духовного ведомства открылось не в Костроме, а в Юрьевце. Это установил еще в первой половине XIX в. М.Я. Диев.  Он писал о Юрьевецкой славяно-российской школе, открытой в 1730 г. архиепископом Питиримом для борьбы с расколом.
Однако наибольшее влияние на развитие духовной школы оказало создание в 1744 г. Костромской епархии.  В протоколе заседания Синода в качестве причины указывалось, что из-за огромных размеров Московской епархии «в разных и дальних от Москвы городех и уездех состоит церквей более пяти тысящ, монастырей более двух сот, которых единому архиерею управить весьма невозможися, отчего размножается раскол и в делех челобитчиком, також производимым во священство и в церковный причет волокита и  многое продолжение чинится».
Первый же владыка, добравшийся до Костромы, Сильвестр Кулябка,  озаботился созданием епаршеской школы. С огромным трудом изыскивали средства. Детей набирали из семей духовенства, но дело было необычное, непонятное. Прошел слух, что неспособных будут отдавать в солдаты, и родители прятали недорослей, а ежели посланные их находили, то матери плакали, провожая, как по мертвым.
Кстати, слухи, видимо, действительно имели под собой почву. Позже указом епископа Симона по представлению учителей семинарии было определено: «непонятных и к продолжению высших наук ненадежных пятнадцать человек учеников из семинарии уволить». Предполагалось отдать их родителям для самостоятельного обучения наукам, а если и после того экзамен не выдержат, – «отослать для определения в военную службу», или в солдатскую школу, или «куда они способными окажутся в светскую команду».
Только на третий год удалось набрать 30 воспитанников. Первым учителем стал монах Ипатьевского монастыря Анастасий. «Это доказывается тем, что ему, с 1747 года, выдавалось  жалованье за экзаменатора из сумм консистории 20 р. в год и столько же за учительство из  семинарского хлеба,
от  продажи его».
Однако, стоило владыке Сильвестру покинуть епархию, как школа закрылась, ученики были распущены. Стабильным стало семинарское житье-бытье только при владыке Дамаскине, который принял епархию в 1758 г. -  «пастырь с твердостию характера, деятельный, заботливый».
В соответствии с рекомендациями «Регламента духовного» размещать семинарии «не в городе, но в стороне, на веселом месте угодное, где несть народного шума, ниже частыя оказии, которые обычно мешают учения, и находит на очи, что похищает мысли молодых человек, и прилежать учением не попускает», он определил для семинарии собственное место на окраине Костромы. В 1759 г. владыка построил подле древнего Спасо-Запрудненского монастыря «огромный двухэтажный корпус»для учеников, а рядом – свой, архиерейский дом и дома для учителей, разбил сад, устроил пруд…Выписал из Киево-Могилянской академии учителей, двух братьев, Максима и Ивана Федоровых, которые стали преподавать «по академической методе» один греческий, а другой - латинский языки. Позже к ним добавились другие выпускники киевской академии.
Все учителя были молоды и говорили по-украински, а местные говоры считали искажением правильной «мовы», разница была велика, и учителя с учениками часто не понимали друг друга. Как записал М.Я. Диев со слов очевидцев, наставники-малороссияне в классе «осмеивали формы великороссийского наречия», за высказывания на родном языке учеников подвергали наказанию «тогда заключавшемуся в битии по правой ладони дубовою круглою палочкою, называемою “паля” и стоянии голыми коленками на песку, иногда дресве и горохе[…] Заботливый Дамаскин с терпением переносил все затруднения и еще при своей жизни имел удовольствие малороссиян заменить питомцами Костромской семинарии».
Чтобы приохотить детей духовенства  к  образованию, владыка содержал семинаристов на казенном коште, а при каждом из семи духовных правлений весной 1760 г. открыл начальные школы для обучения «азбуке, букварю, заповедям Божиим, часослову, псалтири, шестодневу, церковному уставу и нотному пению». Много позже, уже после их закрытия,  будут созданы духовные училища – центры образования и образованности в уездах.
Смерть прервала труды архипастыря летом 1769 г., а сменивший его Симон (Лагов) стал душой семинарских штудий. Он поощрял ученые занятия «денежными вспоможениями, подарками книг», частенько пешком ходил из Ипатия на Запрудню «в одном подряске в белой шляпе», «а иногда проживал при ней безвыходно по нескольку дней», смотрел тетради казенных учеников, проверял упражнения.  Надо при этом учесть, что нет в ту пору еще Костромской губернии, и владыка – первое по статусу лицо в городе…..
При семинарии тщанием епископов Костромских и Галичских бы­ла собрана немалая библиотека, хранившаяся в семинарском деревянном доме, что представлялось неудобным. В 1772 г. владыка Симон устроил для неё новое помещение в нижнем этаже каменной Спасо-Запрудненской церкви, где прежде был придел во имя святителя Алексия. В 1775 г.  семинария сгорела, книги же, благодаря переводу в каменное помещение, остались целы. Тем не менее, во время обучения в семинарии М.Я. Диева (это начало XIX века), Введенская церковь еще сохранялась. При ней «на великое пространство рассти­лался, подобно продолговатому озеру, омут монастырской мельницы», на противоположном берегу Запрудни стояли монастырские службы. После пожара главного корпуса семинарии в 1775 г.    преосвя­щенным Симоном с восточной стороны двора было построено новое деревянное здание («огромный дом»). В 1772 г. семинария была обнесена деревянной оградой, «состоящею с юго-западной стороны из палисадника с тремя воротами, а со стороны восточной и северной из простого забора».
В 1798 г. по причине ветхости построек семинарии учащиеся были переведены в Ипатьевский монастырь на 5 лет. За это время к 1802 г. для них на Запрудне было отстроено два «огромных», по свидетель­ству М.Я. Диева,  деревянных на каменном фундаменте корпуса. Один из них предназначался для учебных классов, другой - для учителей. По описанию Н.О.Ан­дроникова, «классические покои» были деревянными, одноэтажными, на каменном фундаменте, имели 8 обширных комнат, из которых в 7-ми помещались классы, а в восьмой - публичная аудитория для диспутов и выпускных экзаменов. Фасад был обращен к Ипатьевскому монастырю, постройка находилась перед прежним семинарским двором. В прежних помещениях для казенных воспитанников находился полко­вой лазарет, выведенный, очевидно, после перемещения семинарии на Запрудню в апреле I802 г..
Строительные работы продолжались еще несколько лет. В 1803 г. был устроен деревянный одноэтажный на каменном фундаменте дом   для учителей и префекта, в северной стороне двора - каменная поварня, а в 1806 г. одновременно с почин­кой жилых комнат для казенных воспитанников, к поварне была пристроена каменная столовая комната.
В декабре 1813 г. деревянный корпус для классов сгорел. Остальные здания, отделенные от него двумя рядами берез, посаженными еще еп. Дамаскином, остались целы. Тем не менее, семинария была пе­реведена в город, старшие классы - в Богоявленский монастырь, младшие - в один из соборных домов на кремлевском холме.
Публичные экзамены становились событием для всего города, собирая множество публики, которая видела в них благотворное веяние времени. Их называли «рацеи на препотах», каковые  устраивались и в 1820-х гг. Так, 13 и 14 июля 1827 г. некоторые духовные и светские особы были приглашены билетами на публичные испытания учеников семинарии. В первый день ученики всех трех отделений оказывали свои успехи в светских предметах. Звучали немецкий и французский языки, отвечали историю церковную и гражданскую, а учащиеся среднего отделения  сдавали математику. Второй день был посвящен Богословию, философии, словесности. Греческий язык сдавали все, а древнееврейский – только высшее и среднее отделения.
Нет, конечно, не стоит идеализировать ни семинарию, ни семинаристов. Дети – как дети. Правление семинарии доносило в консисторию, что «сего мая 10 го числа приватно обучающийся ученик костромской семинарии низшего отделения Николай Большесольский, возв[ращаясь] с гулянки, бывшей за рекою Запруднею, позд[но] играл на кларнете, ходя по градским у[лицам]  с учениками, песни певшими, о которых в[последствии] при допросе Правлению семинарии не откр[ыл]».
Случались и более серьезные проступки: взрослые семинаристы были замечены у питейных домов в нетрезвом виде, да и на улицах пели «срамные песни»,  задевали друг друга и подвернувшихся под горячую руку мещан. И наказание было более серьезным – «надо бы отчислить из духовного звания, но из уважения к раскаянию их» участники беспорядков были отсылаемы в монастыри на исправление.
Шел процесс «ошколивания», и он-то как раз развивался очень удачно. Критерий – количество ученых, профессионально занятых в сфере производства и трансляции новых знаний. Именно выпускники семинарии составили впоследствии славу губернии: «В состав вновь открытой Российской Академии в 1783 г. и в число 14 членов новооткрытой Академии – представительницы отечественного просвещения, поступили три воспитанника Костромской Духовной семинарии, Протоиереи: Иван Иванович Красовский, Георгий Михайлович Покровский и священник Иван Иванович Сидоровский. Всех членов духовенства было шестеро, следовательно, половина из них костромских». В 1791 году И.И. Красовский был удостоен золотой медали за свои ученые труды. 
В том же 1791 г. были открыты духовные училища в  Нерехте, а также при монастырях Галичском  Пасиевом, в Тихоновом Лухском и в Макарьевском  Унженском. Преосвященный Павел (Зернов), распорядившийся об их создании, объяснял это так: всех желающих  поселить в семинарских покоях невозможно, и «дабы не отнять ревность у желающих продолжить науки, долгом поставляем мы […] завесть в епархии нашей еще училища…». Способных к наукам после училищ предполагалось рекомендовать в семинарию. Так училища стали не просто подготовительным звеном, но и местом отбора лучших.
Позже Нерехтское училище не упоминается в списках, зато всплывают два новых – в Солигаличе и в Костроме. Так, в 1818 г. в качестве ректоров духовных и уездных училищ упоминались в Костроме – И. Красовский, в Галиче – А. Калинников, в Лухе – Петр Агриколянский, в Солигаличе – Иоанн Митинский, в Макарьеве – Петр Соколов. Позже к ним добавилось Кинешемское.
По отчету о ревизии  1824 г. Галичского, Солигаличского, Макарьевского, уездных и приходских училищ Николая Соснина, иерея, учителя Всеобщей истории и немецкого языка Костромской духовной семинарии, можно судить о том, что главным предметом были древние языки, а главным навыком считался перевод.  «… усмотрено, что в Галичском уездном училище ученики высшего отделения недостаточно приучены  к переводу с российского на латинский язык; ученики низшего отделения совсем не приучаемы были к переводу с российского на латинский язык». В Солигаличском училище ученики высшего отделения мало были занимаемы переводом учебной книги с греческого языка на российский. Вооруженные знанием языков, все остальное  - философию, богословие, физику с метафизикой  - они должны были получить в семинарии.
Таким образом, семинарии создавались для «ошколивания» будущих священников, ибо, по словам Феофана Прокоповича, составителя «Регламента  духовного», «когда нет света учения, нельзя быть доброму церкве поведению, нельзя не быть нестроению, и многим смеха достойным суевериям, еще же и раздорам, и пребезумным ересям», «убо учение доброе и основательное есть всякой пользы, как отечества, так и церкве, аки корень и семя и основание».
Постепенно, во многом благодаря стараниям архипастырей, семинария стала ядром «культурного гнезда», пославшего своих выпускников в столицы.  Там создавалась совершенно особая атмосфера, в которой ценились науки и художества, поддерживались и воспитывались исследователи. Преосвященный Симон (Лагов) "сообщал ученую ревность" преподавателям семинарии: "кого он видел к тому способным, тем он делал ученые препоручения, со всем радушием снабжал их наставлением и материалами".
Приходя из родительского дома диковатыми пареньками, мало отличаясь от своих крестьянских сверстников, семинаристы  попадали в среду, во многом ориентированную на светскую культуру. Они читали по-латыни Овидия и Цицерона, писали стихи (это входило в обязательную программу занятий), читали книги семинарской библиотеки («Ибо без библиотеки, как без души академия»). Среди них было много книг светского содержания. Достаточно сказать, что только библиотека преосвященного Евгения Романова, поступившая в семинарское книгохранилище, содержало переводы на русский язык трудов Монтеня, Вольтера, французских энциклопедистов. Ученые диспуты выпускников семинарии, становились событиями в культурной жизни города. Лишь к 1830-м гг. набравшая вес Костромская гимназия оттеснила в жизни Костромы семинарию на второй план. Да и то, можно сказать, что становление нового, светского уже среднего учебного заведения во многом было обязано выпускникам и преподавателям семинарии, взявших на себя чтение классических языков и некоторых гуманитарных курсов.
По окончании семинарии желающие поступали в духовные академии, а в начале XIX в. их стали направлять и в светские учебные заведения - по медицинской части, позже - по научной и педагогической. Закладывалась традиция, которую Костромская духовная семинария бережно сохраняла до самого своего закрытия в 1919 году. Благодаря ей, из этих стен вышли многочисленные ученые и путешественники, философы, богословы, историки, археографы, статистики, врачи, литераторы.

Примечания