Думается, что давний (20 – 30 годов XVI века) спор заволжских старцев и иосифлян можно назвать одним из ключевых поворотов в течении русской истории. Суть их спора имел вовсе не частный характер и не сводим к сугубо церковным проблемам. Нил Сорский отстаивал уединенную (в скиту) форму монашеского бытия, окрашенного нестяжанием и «умным деланием», как лучшую форму монастырского устройства. При этом он не отрицал общежительной монастырской жизни, широко распространенной на Руси, но требовал отчуждения от монастырей земель и сел, приносящих доходы. Тем более он не принимал никакого вмешательства церкви в дела государственные и государства – в церковные. Ярым противником преподобного Нила Сорского выступил Иосиф Волоцкий, ратовавший за оставление за монастырями земель и сел, сближение с великоняжеской властью.
В этом споре решалась и решилась судьба государства: Русь отступила перед Россией. Как отмечает современный историк, после смерти «великого старца» в 1508 г. иосифляне превращаются в «богомольцев царей московских» и таким образом кладут начало развитию официальной церковности1, и Святая Русь, подобно городу Китежу скрывается, но не покидает русского самосознания совсем. Яркий пример тому известное четверостишие, написанное в 1866 году дипломатом и поэтом Федором Тютчевым:
Умом – Россию не понять,
Аршином общим не измерить.
У ней особенная стать –
В Россию можно только верить.

Кстати, в автографе стихотворения смысловую нагрузку несут знаки: два тире после ключевых слов «умом» и «особенная стать», запятая после «у ней» и отсутствие точки в конце четверостишия. Поэт словно стремился расставить акценты, справедливо полагая, что их могут неправильно понять или просто изменить 2. Но есть еще одна особенность подобной расстановки знаков, которая апеллирует к звучащему слову, обладающему особым, анагогическим, смыслом. Потому обозначенные поэтом акценты служат для актуализации главной характеристики русского умостроя: недоверие уму, конечно, не как таковому, а в его рациональном аспекте, отсюда появляется «особенная стать», определяемая верой в Бога или в человека как творение Божие.
Собственно, в таком облике отечественный умострой представлен в «Слове о Законе и Благодати» первого русского митрополита Илариона (XI в.) Русский ум ищет Благодати. На этом пути церковь – путеводительница. Потому так много храмов, монастырей, часовен испокон веку строилось на Руси. Глубоко религиозное, воцерковленное сознание являло себя в иконописи, храмовом строительстве, книжной культуре. Жизнь общества в своих лучших образцах была сориентирована на события христианской истории.
Но общество не существует само по себе, оно бытийствует в национально-территориальных пределах. В данном случае речь идет об устроении государственности на Руси. Казалось бы, вопрос «встречи» веры и государства давно решен: Богу – Богово, а кесарю ‑ кесарево. Однако становящееся государство стало именоваться Святой Русью. Уже в самом названии именно верой определяется государство. Чего можно еще желать?
Между тем, история государства российского свидетельствует, что этот союз церкви и государства, достигший своего апогея при Романовых3, когда церковь была превращена в один из департаментов власти, оказался трагическим и для церкви, и для государства. Но это уже итог, а ему предшествовал целый ряд событий.
Так, попытка в середине XV века отождествить «церковность» и «государственность» обернулась кризисом христианской книжной культуры. Монашеское движение XIV – XV века питалось исихастской учительной литературой (Иоанн Синайский, Лествичник; Исаак Сирин; Григорий Синаит и др.). В этой литературе человек представал свободным от власти Момента с его страстями и радостным от соприкосновения миром горним. Государственность же требовала от церковности соучастия в мирских делах, подчеркивая значимость этого соучастия. Как замечает В.А. Котельников, «со второй половины XVI века… господствующим становится “уставное” или “обрядовое” благочестие, с которым нередко соединялся упадок духовности не только среди мирян, но и, отчасти, в духовной среде. В монашестве внутренняя аскеза, вытесняемая аскезой внешней, прячется в “худые ризы”, принимает разные формы юродства»4.
В результате постепенно складывается особое движение среди пишущего и читающего монашества, которое выступает категорически против стяжания, а государственность – это (по большому счету) всегда разные виды стяжания, принадлежности и обладания вовсе не духовными, а вполне материальными ценностями и стремлением к власти. Именно с этими причинами, как отмечает Г.М. Прохоров, были связаны разграбления русских городов как врагами, так и княжескими междоусобицами5. Трагические события русской истории в глазах летописцев представали, в первую очередь, образами ограбленных и сожженных монастырей, икон, избиением клира и монахов. Ущерб городу оборачивался ущербом христианству. В результате уже в XIV веке монашеское киновиальное (общежительное) движение оказалось в оппозиции к духовному упадку Руси-государства, которое втягивало в этот упадок и Церковь.
И в этой ситуации одной из центральных фигур в русской историософии является «великий старец» ‑ преподобный Нил Сорский (в миру Майков, ок. 1433 ‑ 1508). К сожалению, его имя сегодня известно узкому кругу наших современников. Между тем, в наследии «великого старца» обнаруживается многое, что не только объясняет причины нестроений русской жизни, но и помогает увидеть всю призрачность утверждаемых сегодня псевдо ценностей общества потребления.
Определяя в «Уставе», с чем следует бороться живущим в скиту (а я бы добавила, и в миру), Нил Сорский, в первую очередь, называет чревообъядение, «ибо прикоснувшись к неразрешенной снеди», человек «отпал от рая и на весь род человеческий навел смерть, как написано: “Прекрасным был на вид и хорош на вкус умертвивший меня плод”… И так, в меру и в подобающее время причащаясь пищи, побеждай страсть»6. Добавлю, в противном случае человеческая жизнь может обернуться своеобразной «гонкой» за все большим количеством пищи, а потом борьбой с лишним весом. Здесь уместно будет вспомнить, что отец Павел Флоренский в «Философии культа» замечает, что в еде через предшествующую ей молитву человек оказывается в пространстве евхаристии, где еда обретает высшую значимость. «Далее идет вкушение пищи в семье, за монастырскою трапезою – вкушение, которое рассматривается как вид богослужения... Далее – еда в обществе, но с молитвою. Далее безмолитвенное пирование. Еще далее – пожирание буфетного пирожка»7.
Обратившись к другому помыслу ‑ сребролюбия, Нил Сорский вслед за апостолами именует этот помысел «корнем всех зол», коего следует остерегаться. Он пишет: «И не только обладания золотом и серебром подобает нам избегать, но и всяких вещей сверх нужной потребности – и в одежде, и в обуви, и в обустройстве келий, и в сосудах, и во всяких орудиях» (145). Форма «нам», конечно, обращена к братии, но ведь и ко всякому человеку. Государство же фактически этим помыслом держится8. Потому жизнь церковная не может и не должна напрямую быть связанной с государством. Конечно, по своей сути патриарх есть духовный пастырь, отец всему бытийствующему в мире. И государству в том числе. Так, наверное, должно быть в идеальном варианте, но исторические факты предоставляют совсем иную картину «встречи» главы государства с церковью в лице ее служителя.
В качестве примера. Когда Иоанн IV (Грозный) посетил Нилов скит и увидел его внешнее убожество, решил он каменную церковь поставить. Ему во сне явился преподобный Нил Сорский и «неповелел ему церкви каменныя воздвигнути, ни же въ келиях каковому украшению бытии, кроме нужныя потребы». Царь (и замечу, какой!) не осмелился пойти против слов преподобного, казалось бы, вот оно – решение проблемы! Ничего подобного: «тогда Иванъ Васильевичь повеле дати свою царьскую жалованную грамоту во оной скит за своей царьской рукою и печатiю, чтобы давать изъ царскiя казны годовое денежное жалованiе и хлебное на пропитанiе ту живущим братiям…» (400)9.
Нестяжание – вот единственный путь священника (а следом за ним и мирянина). Потому Нило-Сорская пустынь изначально отличалась внешним аскетизмом: два деревянных храма, одинокие кельи монахов. Как писал в XIX веке А.Н. Муравьев, «целые столетия оставалась в таком первобытном виде его пустыня, временем цвела, как ее окрестная поляна, и временем упадала, но не выходила из предначертаний своего основателя, касательно внешнего убожества…»10
Задача церкви заключается в служении Богу, а жизнь монашеская – в молитве, чтении священных книг, «умном делании». Так появляется Предание Нила Сорского «О том, как жить, от святых писаний». Обратим внимание на самую формулировку названия, где преподобный специально оговаривается: не от себя, не от своего имени наставление он делает, а от святых отцов. «Предание» написано было преподобным Нилом с целью, чтобы и пока он жив, и когда умрет, «так совершаемо было» (89). В наставлениях он постоянно ссылается на святых отцов и Библию, обращаясь, в первую очередь, к иноческой братии и призывая на путь нестяжательства во всем. Обратимся к одному из эпизодов в «Предании» Нила Сорского.
«Потому и нам сосуды золотые и серебряные, будь то самые священные, не подобает иметь. … только потребное церкви можно приносить. Пахомий же Великий, чтобы и само здание церковное было украшенным, не хотел. Он ведь создал церковь в обители, что в Мохосе, и красиво сделал в ней из плинф столбы, затем подумал, что нелепо удивляться делам рук человеческих и красотой зданий своих величиться, взял веревку, обвязал столпы и повелел братии тянуть изо всей силы, пока они не наклонились и не стали нелепыми. И говорил: “Да не будет ум, из-за хитрых похвал поскользнувшись, добычей дьяволу, ибо у того много коварства”» (91).
Действительно, храмы древнейшие (Спасо-Преображенский собор, 1152; Церковь Покрова Богородицы на Нерли, 1165; церковь Спаса целомудренно устремлены в мир горний. Но уже Дмитриевский собор (1197)
во Владимире обильно украшен каменной резьбой, которая дивит своей красой искусствоведов и туристов. И нет здесь места для молитвы. Пустой стоит храм как свидетельство глубокой правоты «великого старца». Но в известном споре «заволжских старцев» с «иосифлянами»11, победили в итоге последние. Образно говоря, дальнейшая история государства российского – плата за эту победу. Плата забывшим, что «русский аскетизм восходит  не  к  о т в е р ж е н и ю  м и р а,  не к презрению к плоти, а совсем к другому – к тому яркому видению небесной правды и красоты, которое своим сиянием делает неотразимо ясной неправду, царящую в мире, и тем зовет нас к освобождению от плена миру»12.

Примечания

1. Замалеев А.Ф. «Муж силы духовной» // Нил Сорский. Наставление о душе и страстях / Общ. ред., предисл. и примеч. проф. А.Ф. Замалеева. СПб.: Академия Самопознания «Тропа Троянова», 2007. С. 7.
2. Так, например, в справочнике «Цитаты из русской литературы» К. Душенко (М.: Издательство «Эксмо», 2005) тире после слова «умом» отсутствует (С. 504). В вышедшем под «присмотром» Пушкинского Дома собрании сочинений поэта авторская расстановка знаков приводится, к сожалению, только в примечаниях: Тютчев Ф.И. Собрание сочинений: в 6 т. Т. 2. Стихотворения 1850 – 1973 /Отв. ред. тома Л.Д. Громова-Опульская; Сост. и общ. ред. В.Н. Касаткина. М.: Изд. центр «Классика», 2003. С. 529 – 530.
3. Оставляю за пределами своих размышлений годы большевистской власти и период так называемых демократических реформ, поскольку деятельность церкви в обозначенные времена, на мой взгляд, оставалась в традициях «московского благочестия».
4. Котельников В.А. Православные подвижники и русская литература. На пути к Оптиной. М.: Прогресс-Плеяда, 2002. С. 69. По мнению Г.П. Федотова, именно в московском благочестии следует искать источник будущего раскола: «Стоглав недаром был дорог расколу, и Иосиф Волоцкий стал его главным святым. Вместе с расколом большая, хотя и узкая, религиозная сила ушла из Русской Церкви, вторично обескровливая ее. Но не нужно забывать, что первое великое духовное кровопускание совершилось на сто пятьдесят лет раньше. Тогда была порвана великая нить, ведущая от преподобного Сергия… На заре своего бытия Древняя Русь предпочла путь святости пути культуры». – Федотов Г.П. Святые Древней Руси /Коммент. С.С. Бычкова. М.: Московский рабочий, 1990. С. 197.
5. Прохоров Г.М. Преп. Нил Сорский и его место в истории русской духовности //Преподобные Нил Сорский и Иннокентий Комельский. Сочинения /Изд. подгот. Г.М. Прохоров. 2-е изд., испр. СПб.: «Издательство Олега Абышко», 2008. С. 6.
6. «Устав» Нила Сорского //Преподобные Нил Сорский и Иннокентий Комельский. Сочинения /Изд. подгот. Г.М. Прохоров. 2-е изд., исправл. СПб.: «Издательство Олега Абышко», 2008. С. 135. Далее все цитаты даны по этому изданию, страницы указаны в скобках.
7. Флоренский П.А., свящ. Собр. соч. Философия культа /Под общ. ред. игумена Андроника (Трубачева). М.: Мысль, 2004. С. 437.
8. Подробнее о драматизме в отношениях церкви и государства см., например: Голубинский Е.Е. История Русской Церкви: в 2 т. Т. 1 (Перв. пол. тома). Репринт издания 1901 г. (М.: Московский университет). М.: Общество любителей церковной истории, 2002. С. 547 – 557.
9. Много позднее и храм каменный будет поставлен. В XVIII в. пустынь фактически прекратит свое существование.
10. Муравьев А.Н. Русская Фиваида на Севере /Биографический очерк А.Н. Стрижева, Примеч. Н.С. Борисова. М.: Паломник, 1998. С. 286.
11. Подробнее см.: Гречев Б. Преподобный Нил Сорский и «заволжские старцы» ‑ публицисты //Богословский Вестник. 1908. № 5. С. 57-82; № 9. С. 49-66; № 11. С. 327-343; 1909. № 5. С. 42-56. Розанов Н.П. Спор иосифлян с Белозерскими старцами //Странник. 1877 (май). С. 156-172. Романенко Е.В. Нил Сорский и традиции русского монашества. М.: Памятники исторической мысли, 2003. С. 99 – 126.
12. Зеньковский В.В. История русской философии: в 2т. Т. 1. Ч. 1. Л.: «ЭГО», 1991. С.