Без прощения. Расстрел царской семьи перед судом времени.
Освободившись от идеологического прессинга, историки смело вторгаются в ранее запретные темы, заново постигают сущность минувших событий, устраняя прежние ошибки и предубеждения, движутся к правде, обосновывая ее новыми фактами и аргументами. Такое закономерное переосмысление исторических событий коснулось и судьбы семьи бывшего императора Николая II, что позволило на основе новых факторов выдвигать и обосновывать различные версии ее трагической гибели.
Вскоре после отречения, уже 8 марта 1917 года, Николай IIи его семья были подвергнуты аресту, доставлены в Красное Село. Их положение было похоже на домашний арест, правда, дни проходили однообразно, без привычных обсуждений и решений государственных вопросов, посещений высокопоставленных чиновников. Активная политическая жизнь ушла в прошлое, сам бывший император превращался в обыкновенного обывателя, занятого привычными домашними хлопотами.
«Вставали рано; затем – две прогулки: одна от 11 часов до завтрака и вторая – от 2-х с половиной до 5 часов дня. Все должны быть (кроме Государя, который гулял отдельно) собраться в полукруглой зале и ждать, пока начальник охраны откроет двери в парк. Мы выходим, – рассказывал П. Жильяр, – дежурный офицер и солдаты следуют за нами и окружают то место, где мы останавливаемся для работы»[18; 5 ].
В своем дневнике княжна Ольга записывала: «1мая. Мы устраиваем в саду, около самого дома, большой огород и днем все вместе работаем».
«6 июня. Теперь в саду началась рубка сухих деревьев, пилим дрова и т.д. Огород процветает. Ели вчера нашу первую редиску. Она ярко красная и вкусная».
«29 июня. Работаем в саду по-прежнему. Срубили пока более 70 деревьев»[18; 5].
Но эта, казалось бы, спокойная и умиротворенная обстановка, была обманчивой. Послефевральская демократическая и либеральная пресса мстила по-прежнему императору за все беды и обиды, представляя его единственным виновником бедственного положения в России.
Министр Временного правительства Н.В. Некрасов в конце марта 1917 года публично, через прессу, доказывал, что и в старом правительстве так тесно переплелись бездарность, глупость, трусость и измена, что неизвестно, где начинается одно и кончается другое[3; 20]. Словно сговорившись, газеты выступали с разного рода «откровениями» личной жизни семьи Николая II, глумились над его родословной, доказывая при этом, что у бывшего царя нет ни капли русской крови, зато на его совести обильно пролитая русская кровь – вспомнили Ходынскую катастрофу, гибель флота в Цусимском проливе, расстрел народного шествия 9 января 1905 года, потери и жертвы Iмировой войны. Пренебрегая известными фактами, газеты писали о небывалой роскоши царского двора, о расточительстве членов царской семьи при нищенском голодном существовании народа. Они беззастенчиво вторгались в личную жизнь, смаковали подробности отношений царицы с Распутиным, обвиняли их в измене Родине, в связях с германской военной разведкой. Наэлектризованная подобными сведениями и слухами толпа требовала суда над царем и даже расстрела. Лидер партии кадетов П.Н. Милюков был вынужден признать, «что нравственная ответственность за совершившееся лежит на нас…»[9; С.121].
У Временного правительства возникли значительные сложности, содержать царскую семью рядом с революционно настроенным Петроградом было опасно. Явно подыгрывая настроениям агрессивной толпы, Временное правительство решило устроить над Николаем IIи бывшей императрицей показательный суд. 4 марта 1917 года была учреждена чрезвычайная следственная комиссия (ЧСК). Одним из главных инициаторов создания этой комиссии был А.Ф. Керенский. Руководил комиссией бывший присяжный поверенный, активный участник политических процессов Н.К. Муравьев. Комиссия могла истребовать любые документы, арестовывать и допрашивать любых свидетелей. В ходе работы были допрошены десятки высших должностных лиц, общественные деятели, придворные; не только потенциальные обвиняемые, но и «обвинители», в числе которых был и В.И. Ленин. Но «криминальные» материалы против царской семьи собрать так и не смогли. Основные версии – царь изменник, царица – немка, шпионка, передавала врагам военные секреты и т.д. не подтвердились. По ходу дела в середине апреля 1917 года А.Ф. Керенский посетил арестованного царя, поговорил с ним и снял с него какие-либо обвинения. Все члены семьи, по его признанию, кроме Александры Федоровны, вызвали его личную симпатию. Комиссия была упразднена[1; 61-62].
Бывший правитель тяжело переживал потерю свободы и, конечно, надеялся получить освобождение, но только законным путем. Временное правительство давало свое согласие на выезд Романовых в Англию. Но в мае 1917 года английское правительство заявило о невозможности предоставить царской семье убежище как «прогермански» настроенной. Другие страны: Франция, Дания, Греция, Испания, где раньше высоко ценили Николая II, также заявили об отказе принять у себя опальную семью монарха. Только немцы постоянно интересовались судьбой царевен – германских принцесс[1; 63].
В конце июля 1917 года Временное правительство с трудом контролировало положение в стране, проявило полную беспомощность в преодолении разрухи и хаоса в стране. По Петрограду поползли пугающие слухи о готовящейся царистской контрреволюции и неизбежном восстановлении династии Романовых. Этим мотивом и воспользовалось Временное правительство, решив перевести узников в сибирский Тобольск – город небольшой, спокойный, удаленный от крупных центров, лишенный какой-либо активной политической жизни. Министр внутренних дел Временного правительства А. Никитин в своем интервью газете «Известия ЦИК» так объяснил причины перевода Романовых в Тобольск: «Временное правительство, – говорил он, – сочло необходимым удалить их из Петрограда для того, чтобы ослабить, или, вернее, в корне пресечь мысль о попытке восстановления их власти… Представьте себе, что в корниловские дни семья Романовых находилась бы в Царском Селе. Как известно, около Петрограда группировалось немало частей, сочувствующих Корнилову. Пребывание Николая Романова под самым Петроградом могло бы послужить для некоторых военных кругов…сугубым соблазном»[7].
В своих откровениях министр явно лицемерил. В решении эвакуировать царскую семью многие усматривали желание Временного правительства и самого Керенского еще больше унизить Николая II: ведь именно в Сибирь цари, по традиции ссылали своих политических противников. К тому же это были родные края «старца», так что вполне возможно, существовал и более мелочный повод для такого выбора.
Все слухи о якобы существующем заговоре монархистов и их планах освобождения из-под ареста семьи Романовых были провокационным вымыслом, они никому не были нужны и не представляли политического интереса, ни у кого не было намерения призвать Николая IIк власти и заново восстановить монархию. Личная трагедия бывшего государя была в том, что он являлся совершенно заурядным «обыкновенным человеком» и поэтому был не способен ни подняться до высот своих предшественников, ни продолжить их традицию. Он давно примирился со своим положением, смиренно полагался на «волю божью» и никогда не выражал своего желания вернуться во власть.
Семья Николая IIничего не подозревала о своем переводе в Тобольск, она была уверена, что их всех отвезут в Крым и там, в своем дворце, они заживут спокойно на средства царя в отставке.
Переезд в Тобольск напоминал военную операцию. Были подготовлены два состава, в них разместились 45 приближенных царской семьи, 330 солдат и 6 офицеров. Эту военную силу возглавил полковник Кобылинский. Интересно, что ни один священнослужитель не пожелал сопровождать ссыльных, ехать в далекий Тобольск[1; 97-98].
Таким образом, царская семья вновь оказалась в изоляции в одиночестве, судьбой которой в основном интересовались авантюристы. По-прежнему она находилась под усиленной охраной, никаких контактов с внешним миром не допускалось. Разрешалась лишь переписка, но и она тщательно и строго контролировалась.
Население Тобольска относилось к ссыльным Романовым с обывательским любопытством, и в то же время, не скрывало своей враждебности. Особенно бесцеремонно и цинично вели себя местные газеты.
Комиссар Временного правительства по охране царской семьи В.С. Панкратов с возмущением признавал: «Даже его юные дочери и те обратили внимание на газетные утки о побеге, о его разводе с Алисой и женитьбе на какой-то другой особе, о переводе в Аболакский монастырь и др. Все эти ложные сообщения будоражили население, особенно ту часть его, которая была настроена враждебно и была недовольна таким гуманным заключением бывшего царя…Неоднократно приходили по моему адресу угрозы: «пришлем дивизию для расправы с комиссаром, с отрядом и самой царской семьей»[14; 38].
Роковую роль в судьбе царственных узников сыграло, так называемое, дело М. Хитрово, бывшей фрейлины императрицы. Она при посредничестве депутата IVГосударственной Думы Н. Маркова и подруги Александры Федоровны А.А. Вырубовой приехала в Тобольск, чтобы установить связь с Романовыми, оказать им материальную и моральную поддержку. Но была арестована, как оказалось, никакого плана и даже намерения освободить узников у нее и ее группы не было.
В конце 1917 года сюда же, в Тобольск, приехал поручик Б. Соловьев, муж одной из дочерей Г. Распутина. Он делал вид, что создает боевую группу из бывших офицеров-монархистов, чтобы освободить пленников. Но эта темная личность лишь украла значительные суммы денег, предназначенных для поддержки Романовых, и бесследно исчезла[12; 6].
Семья начала постепенно осваиваться, с пользой занимать свободное время. Николай IIпринялся читать Мельникова-Печерского, Лескова, Тургенева, Чехова, Льва Толстого. Домочадцы ставили театральные сценки. Все с увлечением занялись сельским хозяйством: свиней откармливали, завели уток, работали в теплице. Бывший царь любил трудиться: заготавливал дрова, пилил, колол. На руках у него появились рабочие мозоли. Для занятий физкультурой самостоятельно изготовил турник, деревянные снаряды для прыжков и лазанья[21; 100 ].
С захватом власти большевиками обстановка в стране резко изменилась, она стала напоминать состояние гражданской войны.
Вполне закономерно, что в обстановке эйфории насилия неузнаваемо изменились понятия о долге, совести, нравственности, добре и зле. «И появились совершенно новые лица, – пишет известный русский философ Н.А. Бердяев, – раньше не встречавшиеся в русском народе. Появился новый антропологический тип, в котором уже не было доброты, расплывчатости, некоторой неопределенности очертания прежних русских лиц»[16; 481].
Была низвергнута старая русская культура, духовные ценности, религия стали рассматриваться как проявление контрреволюции. И как следствие этой разрушительной политики – раскол в обществе, репрессии и внесудебные расправы над бывшими носителями старой власти, над недовольными и протестующими против произвола. Самая страшная утрата – обесценение человеческой жизни, она приобретала некое абстрактное числовое понятие, лишенное живой души, сострадания и милосердия.
В конце ноября 1917 года Л.Д. Троцкий по существу отказался от всякого примирения с бывшими противниками, объявив им беспощадную войну. «Врагов наших будет ждать гильотина, а не только тюрьма»[8; 138-139].
Разъясняя смысл карательной политики, председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский говорил в конце июня 1918 года: «Общество и пресса не понимают правильно задачи и характер нашей комиссии. Они понимают борьбу с контрреволюцией в смысле нормальной государственной политики и поэтому кричат о гарантиях, судах, о следствии и т.д. Мы не имеем ничего общего с военно-революционными трибуналами, мы представляем организованный террор. Это нужно сказать открыто»[4; 80][i]. Не менее цинично откровение руководителя Петроградской организации РКП (б) Г.Е. Зиновьева: «Мы теперь спокойно читаем, что где-то там расстреляно 200 – 300 человек. На днях я читал заметку, что, кажется, в Ливнах Орловской области было расстреляно несколько тысяч белогвардейцев. Если мы будем идти такими темпами, то мы сократим быстро буржуазное население России»[4; 8].
С трудом воспринимая эту больную обстановку, поэтесса Зинаида Гиппиус записала в своем дневнике: «Ощущение лжи вокруг – ощущение чисто физическое. Я этого раньше не знала. Как будто с дыханием в рот вливается какая-то холодная и липкая струя. Я чувствую не только липкость, но и особый запас, ни с чем несравнимый»[16; 352][ii]. О предчувствии большой беды писал русский философ и богослов В.В. Розанов: «Что, в сущности, кончился социализм в России. Он был преддверием, он был результатом мести, он был орудием мести. Но все совершив, что нужно, он сейчас или завтра уже начнет умирать»[16; 53].
Советская власть с непримиримой враждебностью отнеслась и к плененной семье Романовых. По постановлению Совнаркома от 29 января 1918 года бывший царь должен быть предан суду. В феврале новым постановлением народному комиссару юстиции поручалось собрать необходимый «следственный материал», но место суда пока не определялось. Вначале предполагалось устроить суд в Петрограде, но позднее обозначилась Москва. На предполагавшемся суде главным обвинителем должен быть Л.Д. Троцкий и его помощником председатель Уралоблсовета Белобородов[17; 25].
Но 1 апреля 1918 года Президиум ВЦИК постановил «в случае возможности перевести всех арестованных в Москву.
Романовы первоначально находились под охраной «отряда особого назначения», сформированного из числа солдат и офицеров гвардейских стрелковых полков, дислоцированных в Царском Селе. Но с установлением советской власти большевики направили сюда свои красногвардейские отряды, установили свой контроль над губернским домом, где размещалась царская семья.
13 апреля 1918 года исполком Уралоблсовета направил в Москву на имя В.И. Ленина и Я.М. Свердлова телеграмму. В ней облсовет настаивал на немедленном переводе Романовых в более надежное место, назначенное самим «центром».
Объясняя причины такого ходатайства, Я.М. Свердлов говорил на заседании Совнаркома в мае 1918 года: «По всем сообщениям, доходившим из Тобольска, не могло быть уверенности, что Н. Романов не получил возможности скрыться из Тобольска. Были получены различные сообщения, что некоторые подготовительные шаги в этом направлении отдельными группами монархистов затеваются. Исходя из всех указанных сообщений, Президиум ВЦИК Советов сделал распоряжение о переводе бывшего царя Николая Романова в более надежный пункт»…[19].
Таким пунктом по предложению уральцев был назначен Екатеринбург. Но перевод в этот город не отменял прежних решений. Постановление советского правительства о суде оставалось в силе. Екатеринбург должен быть безопасным местом охраны именно до суда, пока собирались следственные улики, и готовилось обвинительное заключение.
По решению ВЦИКа чрезвычайным комиссаром по перемещению Романовых был назначен уфимский большевик В. Яковлев (К. Мячин).
26 апреля 1918 года отряд Яковлева, забрав Николая Романова, Александру Федоровну и одну из дочерей, покинул Тобольск. Но вместо утвержденного Уралоблсоветом маршрута Яковлев неожиданно повернул поезд на восток, к Омску, а не на Екатеринбург. Этот непонятный и внезапный маневр вызвал немедленную паническую реакцию: исполком Уралоблсовета разослал по всем железным дорогам телеграмму, где объявил Яковлева «вне рядов революционеров» и требовал принять самые решительные меры, «включительно применение вооруженной силы для остановки поезда бывшего царя»[21; 103-105].
Причины такого поведения и непредвиденного маневра стали известны позднее, из подлинных документов о переговорах Яковлева с Я.М. Свердловым и уральцами. Яковлев изменил маршрут своего поезда, чтобы обеспечить безопасность жизни Николая IIи его семьи, не допустить, чтобы они стали жертвой самосуда уральцев или попали в руки эсеров и меньшевиков. Необходимо было сохранить в тайне маршрут движения, не посвящать в происходящее даже уральцев.
Получив из Москвы приказ возвращаться в Екатеринбург, Яковлев запросил у членов исполкома Уралоблсовета гарантии безопасности. Такие гарантии были получены: «при условии, если все дело будет вестись через Облсовет»… 30 апреля Романовы были доставлены в Екатеринбург и заключены в особняк инженера Ипатьева, который получил официальное название – «Дом особого назначения». Принимали прибывших Белобородов – председатель Уралоблсовета, Голощекин – секретарь Уральского обкома партии, Дидковский – член президиума Уралоблсовета. Романовых плотным кольцом окружили красноармейцы[6; 105].
Примерно через месяц были доставлены из Тобольска и остальные члены семьи. Романовы, наконец-то, собрались все вместе. На новом месте отношение к пленникам ужесточилось, была тоска, горькое чувство заброшенности и забытого одиночества. Пятьдесят три дня жизни были для них днями физических лишений, невыносимой оторванности от человеческого общения, обреченности и постоянной тревоги за жизнь близких.
Тогда же из новой столицы (Москвы) поступил строгий приказ – сократить пленникам продовольственный паек до размера солдатского пайка, урезать суммы, выделяемые на их содержание и обслуживание. Николаю IIзапрещалось носить офицерские погоны, а семье не разрешалось покидать здание, даже посещать церковь.
Обед начинался в 3 часа дня, пища приносилась из столовой. Позднее разрешили готовить дома. Стол был общий с прислугой и красноармейцами. Ставили на стол миски, часто ложек и особенно вилок не хватало, ждали очереди, чтобы получить их.
Снаружи вокруг всего особняка построили высокий деревянный забор, затем добавили еще одно заграждение, окончательно изолировав арестованных от каких-либо внешних контактов. Оконные стекла замазали известью, узники перестали видеть даже небо.
Комендантом «Дома особого назначения» был назначен А. Авдеев. Н.А. Соколов, который вел следствие по делу о расстреле Романовых, так характеризовал нового начальника: «Обыкновенный тип испорченного фабричного рабочего…Четыре раза сидел в Крестах за пьяные дебоши и хулиганство…»[6; 117].
Авдеев находился в должности коменданта с 30 апреля по 4 июля 1918 года. Был грубым, резким, невежественным человеком. Его боялись и недолюбливали даже товарищи. Пока он оставался комендантом, Романовы лишились почти всего своего имущества. Краденое выносили мешками. На протяжении всего этого времени члены царской семьи находились в сильном волнении, были вынуждены молчать и терпеливо переносить издевательства и насмешки, капризы властного коменданта; его грубые манеры и общее вульгарное поведение приводили их в шоковое состояние.
Дальнейшие события, касающиеся судьбы семьи Романовых привычно связывают с началом гражданской войны. Как справедливо отмечал писатель Борис Васильев, «о гражданской войне, ее причинах, силах, лозунгах, масштабах и т.п. – была создана легенда, упрощенная и потому легкоусвояемая»[2; 8].
С каким бы негодующим осуждением сегодня не относились к истории революции, все же следует честно признать, что захват большевиками политической власти в октябре 1917 года был результатом заинтересованности большинства народных масс в преобразованиях и реформах, в решении вопроса о войне, в улучшении продовольственного снабжения, в гарантиях справедливой социальной политики, в исполнении крестьянских требований о земле и т.д. Но главный просчет большевиков состоял в том, что их действия и предпринимаемые меры не соответствовали обещаниям скорого мира и всеобщего процветания, признавался лишь путь подавления и принуждения в самых крайних формах. 11 января 1918 года на IIIсъезде Советов В.И. Ленин огласил суть новой политики: «да, мы открыто провозгласили то, чего ни одно правительство провозгласить не могло…Да, мы начали и ведем войну против эксплуататоров»[10; 268]. В силу этих обстоятельств гражданская война приобрела специфический характер: для белых и красных она была войной за будущее России. Основной вопрос заключался не в реставрации монархии, а в ином выборе: для белых – возвращение к парламентской демократической республике, а для красных – путь грядущего царства социализма. Отсюда взаимная ненависть и жестокость, бессмысленное и неоправданное уничтожение своего народа, обесценение человеческой жизни.
Массовое недовольство политикой большевиков («военные коммунизм», красноармейская атака на капитал, разгон Учредительного собрания, расстрелы рабочих в Москве и других городах, нарастающая угроза голода и т.д.) привело к тому, что мятеж 26 мая 1918 года чехословацкого корпуса сразу же поставил под угрозу существование советской власти в Сибири и Поволжье. Получив военную поддержку, оппозиционные и антисоветские силы, главным образом, находившиеся под влиянием эсеров и меньшевиков, захватили Челябинск, Пензу, Сызрань, Омск, Самару, Уфу. 29 июня в руках мятежников оказался Владивосток.
Локальный конфликт быстро начал перерастать в гражданскую войну с образованием фронтов и вовлечением в военные действия широких масс населения.
«Само по себе восстание иноземных отрядов, заброшенных на огромном протяжении России, не представляло бы для нас серьезной опасности, – писал в докладе в ЦИК, СНК и ЦК РКП (б) председатель Высшей военной инспекции Н.И. Подвойский, –… но они «дали возможность различным контрреволюционным элементам, от правых эсеров до черносотенцев, сгруппироваться вокруг себя, пополняя свои ряды. Вожди чехословаков сумели снискать к себе большое сочувствие среди крестьянского и мещанского населения»[11; 53].
И все говорить о начале гражданской воны было преждевременно. Конфликт преимущественно был межпартийным: между эсерами, меньшевиками и большевиками. Народная армия эсеров в мае-июне 1918 года насчитывала 30 тысяч, а большевики располагали всего 20-ю тысячами. Чехословацкие мятежники вместе с их русскими сторонниками насчитывали менее 50 тысяч человек[5; 25].
Вместе с тем, следует признать, что главными противниками большевиков в этот период были не белые, не монархисты, а социалисты. Меньшевики и эсеры бросили вызов власти большевиков и сражались под знаменами Учредительного собрания. Обобщающим показателем снижения популярности большевиков были итоги перевыборов Советов в апреле-мае 1918 года. Во многих местных Советах в крупных городах меньшевики и эсеры одержали победу – в Костроме, Рязани, Твери, Ярославле, Туле, Орле, Воронеже, Тамбове, Вологде и др. Однако большевики не признали своего поражения и в большинстве случаев новоизбранные Советы были разогнаны. 14 июня 1918 года ВЦИК принял решение считать недопустимым, чтобы в Советах оставались представители партий, стремившихся дискредитировать и свергнуть Советскую власть. Эсеры и меньшевики были исключены из Советов, остались фактически вне политики[4; 68]. Не достигли взаимопонимания и левые эсеры. Их мятежи и восстания в Москве (5-6 июля), Ярославле (10 июля) и в других городах поставили эту партию вне закона, ее деятельность была запрещена. Теперь большевики стали монопольно распоряжаться своей властью, установив однопартийную диктатуру.
Потеряв доверие в массах, большевики потерпели политическое и идейное поражение и теперь были вынуждены добиваться военной победы. Список «классовых» врагов был значительно расширен, кроме зажиточной части крестьянства (кулаков) сюда были включены мелкобуржуазные элементы: собственники, торговцы (мешочники), духовенство, чиновники, служители силовых структур (жандармы, полицейские, адвокаты и т.д.), а также все политические партии, идеология которых не принималась большевиками – либералы, социал-демократы (меньшевики и др.) и эсеры. Противник советской власти и его опасность для нее определялись по идейному критерию, который позволял переносить «классовую ненависть» и на отдельные категории рабочих, интеллигенции и даже молодежи. Особенно новая власть не церемонилась с представителями свергнутых классов. Они были лишены каких-либо демократических прав: их заставляли копать окопы, заготавливать дрова; при необходимости брали в заложники и расстреливали без суда и следствия. Как пишет американский историк Р. Пайпе, «это была война узаконенного беззакония»[15; 796-797].
В этих условиях война с ее озлобленным чувством мести и взаимной ненависти вышла за рамки человечности, норм нравственности и сострадания.
Невольно возникает вопрос: когда это произошло, когда бессмысленная жестокость переросла в братоубийственную войну?
Если беспристрастно вникнуть в ход событий, то можно без всяких сенсаций доказательно заявить, что трагический перелом в начавшейся гражданской войне, когда всеобщая нетерпимость, непримиримость и жестокость стали привычной нормой действий обеих воюющих сторон (белых и красных), произошел со дня расстрела семьи Романовых. Именно после этих трагических событий окончательно обозначился раскол среди народа, четко определилось – кому предстояло сражаться за попранную законность и демократию, а кому идти своим особым путем, насаждая новый порядок не только мандатами, но и расстрелами заложников, «классовых врагов» (буржуев) и прочих подозрительных лиц, повсюду стремясь «железной рукой» навязать свое понимание о социальной справедливости и об обществе всеобщего равенства и счастья.
В советской исторической литературе сложилось мнение, что расстрел царской семьи был вынужденной мерой, так как возникла угроза захвата Екатеринбурга войсками белых и чехословацких мятежников. Большевики боялись, что получив освобождение из плена, Николай IIвстанет во главе антисоветских сил и тогда падение власти большевиков станет неизбежным[7]. Но факты и сам характер событий убедительно доказывают, что белое движение ни в это время, ни позже не ставило своей целью восстановление монархии, следовательно, ни о какой ведущей роли бывшего царя в организации сопротивления большевиками речи никогда не было.
Не считаясь с этими обстоятельствами, большевистское руководство стало готовить расправу над Романовыми.
4 июля 1918 года комендантом «Дома особого назначения» был назначен Яков Юровский. Именно с прибытием в Екатеринбург этого фанатично-идейного и преданного большевика начинается трагическая развязка с семьей плененного царя.
Убийство царской семьи тщательно и тайно готовилось с начала июля 1918 года. Именно в эти дни уральский военный комиссар Исай Голощёкин («Филипп») выехал в Москву, чтобы решить вопрос о дальнейшей судьбе семьи. Расстрел всех узников был санкционирован СНК и ВЦИК. В соответствии с этим решением Уралоблсовет на своем заседании 12 июля принял постановление о казни, а также о способах уничтожения трупов. Затем о принятом решении были проинформированы Петроград и Москва. Ответная телеграмма в Екатеринбург от СНК и ВЦИК, то есть с согласием Ленина и Свердлова, была отправлена немедленно[17; 89].
Чтобы была правдоподобной версия о якобы существующем заговоре и планах освобождения семьи Романовых, Николаю IIтайно, при строгой конспирации, стали передавать письма – инструкции, написанные по-французски за подписью «офицер». Но оказалось, что эти письма как от загадочного «офицера», так и от самого Николая IIбыли написаны на одинаковых тетрадных листках, одними и теми же чернилами. Да и сами письма, которые вручали Николаю II, были составлены П. Войковым, членом Уралоблсовета, а перепиской занимался И.Родзинский.
Охрана по распоряжению Я.Юровского спрятала в кухне Ипатьевского дома несколько ручных гранат с тем, чтобы в нужный момент их «обнаружить» и доказать существование плана побега [17; 27].
Все подробности дальнейшей судьбы Романовых, их хладнокровного убийства изложены в многочисленных изданиях-книгах, монографиях, в мемуарах, авторами которых были Н. Соколов, А. Боханов, П. Круглов, Э. Радзинский и даже исполнители казни – Я. Юровский, П. Ермаков[20][iii].
Как известно, это чудовищное преступление произошло в ночь с 16 на 17 июля 1918 года в Екатеринбурге. Без суда и каких-либо обоснованных и доказанных обвинений палачи – комендант дома Ипатьева Я.М. Юровский, его помощник Г.П. Никулин, член коллегии Уральского ЧК – М.А. Медведев, командир охраны – П.З. Ермаков и солдаты охраны в упор расстреляли Николая II и членов его семьи: жену Александру Федоровну, четырех дочерей – Ольгу (1885 г.), Татьяну (1897 г.), Марию (1899 г.), Анастасию (1901 г.), сына Алексея (1904 г.), их слуг и приближенных. Тела убитых они сбросили в шахту, затем извлекли оттуда, сожгли и тайно зарыли[17; 29-32].
В те же роковые дни был убит брат царя Михаил и еще 18 членов императорской фамилии.
25 июля 1918 года Екатеринбург был взят белочехами и белыми войсками. Если бы большевики были заинтересованы в сохранении жизни Романовых, то у них было 8 дней для принятия решения об эвакуации. Но это не было сделано, а убийство совершено преднамеренно с согласия центральных властей, в том числе Я.М. Свердлова и В.И. Ленина.
После своего злодеяния убийцы и их окружение покинули Екатеринбург, никто не помешал этому и не угрожал их жизням. Они чувствовали себя героями, которые исполнили личное распоряжение Ленина.
Казнь царской семьи нужна была большевикам не просто для того, чтобы напугать, ужаснуть, лишить надежды врага, а для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что впереди полная победа или полная гибель.
К сожалению, покаянные дни наступили слишком поздно. Хотя этот неправедный акт вызвал сочувствие немногих, но он обернулся суровой бедой для всей страны. Гражданская война переросла в братоубийственную вакханалию, в ходе которой обе стороны, красные и белые, с озлобленным чувством мести убивали не только друг друга, но и своих братьев, отцов, близких родственников и всех тех, кто был не с ними. Состояние гражданской войны надолго стало привычной нормой жизни советского общества, террор и репрессии стали способом решения социальных, экономических и политических задач. Именно в таком развитии и в оправдании расправ над поверженным противником следует искать причины не только пережитых трагедий, но и духовного кризиса победителей.
Вопреки традиционному представлению о триумфальной победе Красной армии, все же следует признать: в гражданской войне не было победителей, так как проиграли все, принеся в жертву свой народ. И последствия этой невосполнимой утраты были преодолены только тогда, когда состоялось примирение, когда мы с болью в сердце и с горьким сожалением склонили свои головы перед светлой памятью павших за Родину, не разделяя белых и красных.
И только не находит прощения бессмысленная и преступная акция по уничтожению династии Романовых. Сегодня, испытывая чувства сожаления и сострадания, мы искренне сознаем, что труды и заботы Николая II, как и его предшественников, были направлены на благо Родины. Они любили ее всею силою русской души и заботу об интересах, безопасности и международном авторитете России, ее величии и могуществе считали высшей целью своей политики. Конечно, были ошибки, просчеты, возникали кризисные ситуации, но всегда находился выход, отвечающий здравому смыслу и интересам России. «Силу Российской империи мы можем измерить по ударам, которые она вытерпела, по бедствиям, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, и по восстановлению сил, на которое она оказалась способна»[13; 639].
400-летие дома Романовых это не только повод для переоценки всей многовековой истории России, связанной кровно с этой династией, но и для ответа на новые вопросы, от которых зависит жизнь и слава обновленной России.
Библиографический список
1.Аннинский Л. Охота на венценосца // Родина. – 2005. – №1. – С. 61 – 62.
2.Васильев Б. Покаянные дни // Родина. – 1990. – № 10. – С.
3.Вестник южных дорог. 1917. – №14 – 15. – С.
4.Барсенков А.С., Вдовин А.И. История России. 1917 – 2009. 3е изд. М., 2010. – C. 80
5.Бровкин В.Н. Россия в гражданской войне: власть и общественные силы // Вопросы истории. – 1994. –№ 5. – С. 25.
6.Дорис де Дзумани. Царская семья. Последний акт. – М., 1991. – С. 78; Тобольск – живая былина: Родина. – 2005. – С. 105.
7. Иоффе Г. За последней чертой // Советская Россия. – 1987. – 12 июля.
8.Карр Э.Х. История Советской России / Э.Х. Карр. – Кн. 1. – М., 1990. – С. 138 – 139.
9.Кентавр. 1993. – №2. – С.
10.Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 35. – С. 268.
11.Наше Отечество. Опыт политической истории. Ч. 2. – М., 1991. – С. 53.
12.Новейшая история России. 1914 – 2002. – М., 2004. – С. 106; Дорис де Дзумани. Царская семья. Последний акт. – М., 1991. – С.
13.Ольденбург С.С. Царствование императора Николая II. – М., 1992. – С. 639.
14.Панкратов В.С. С царем в Тобольск. – М., 1990. – C.38.
15.Пайпс Р. Русская революция. В 3 кн. Кн. 3. Россия под большевиками. 1918 – 1924. – М., 2005. – С. 796 – 797.
16.Под созвездием топора. Петроград 1917 года – знакомый и незнакомый. – М., 1991. – С. 352.
17. Радзинский Э. Расстрел в Екатеринбурге // Огонек. – 1990. – №38. – С. 29 – 31; Гелий Рябов. Последний акт // Родина. – 1996. – № 1. – С. 29 – 32.
18.Савченко П. Русская девушка. Светлой памяти мученически убиенной Великой княжны Ольги Николаевны (1895 – 1918). – Кострома, 1990 – С.
19.Советская Россия. – 1987. – 12 июля.
20.Соколов Н.А. Последние дни Романовых. 1991; Радзинский Э. Царские дневники. Николай II: жизнь и смерть. – М., 1990; Боханов А.Н. Сумерки монархии. Воскресение. 1993; Курлов П.Г. Гибель императорской России. – М.,
