Рукописи Е.В. Честнякова – источник духовной и народной мудрости.

Костромской государственный историко-архитектурный и художественный музей-заповедник обладает уникальным фондом рукописных произведений Е.В. Честнякова. Всю жизнь наряду с рисованием и писанием картин он "сочинял словесности". Его рукописное наследие является подлинной сокровищницей духовной и народной мудрости. Это - сказки, стихи, романы в прозе и стихах, драматические сценки для детского театра, размышления о вере, жизни, искусстве. В своих художественных и литературных произведениях он поднимает общечеловеческие духовно-нравственные проблемы, через прекрасную мечту показывает пути совершенствования человека, построения всеобщего благоденствия. И делает это с такой неповторимой национальной самобытностью, что позволяет нам рассматривать его творчество не только как российское, но как общемировое явление художественной культуры.

В собрании Костромского государственного историко-архитектурного и художественного музея-заповедника, включающего собрание его филиала, Кологривского краеведческого музея им. Г.А. Ладыженского, насчитывается 256 единиц хранения, относящихся к рукописному фонду Е.В. Честнякова. В него входят пять рукописных книг, три из которых содержат авторские иллюстрации и   рисунки, записные книжки, тетради и отдельные листы с записями, письма. Это лишь часть сохранившегося и дошедшего до нас наследия Е.В. Честнякова. Есть основания предполагать, что несколько рукописей находится в частных собраниях и они не доступны для исследователей. Изучена и опубликована лишь незначительная часть рукописей из музейного фонда. В настоящее время перед сотрудниками музея-заповедника стоит задача исследовать, расшифровать и сделать рукописное наследие Е.В. Честнякова достоянием широкой общественности, представить его как поэта, прозаика, народного мыслителя. Процесс прочтения, а вернее сказать расшифровки, и подготовки к печати трудов Е.В. Честнякова сложный и длительный.

Изучение его творческого наследия осложняется тем, что все рукописи и документы дошли до нас в плохом состоянии. Находясь в тяжелом материальном положении, Е.В. Честняков делал записи на бумаге низкого качества, мелким, с трудом разбираемым почерком. Чаще всего он использовал карандаш, который со временем стирается и угасает. Писал он почти без знаков препинания, выработав свою авторскую систему пунктуации. Отделяя одно предложение от другого двоеточием или троеточием, он стремился сохранить мелодику народной речи с ее особым построением фраз и диалектными словами. Значительная часть рукописей – это черновые записи будущих произведений, что объясняет небрежность почерка и начертания отдельных букв, множество исправлений и повторов. Вместе с тем, он очень болезненно относился к редакторской правке его произведений. В настоящем докладе при цитировании произведений Е.В. Честнякова полностью сохраняется авторский текст.

Наиболее изученным представляется его творчество дореволюционного периода,

хотя в рукописных книгах содержится еще много неопубликованных произведений с авторскими иллюстрациями. Рукописное наследие Ефима Честнякова послереволюционного периода практически не исследовано. Это в основном размышления, занесенные в самодельные записные книжки, написанные на отдельных листах, конторских бланках и даже газетах. По своему содержанию они представляют уникальные свидетельства об отношении как самого Ефима Честнякова, так и окружающих его крестьян к политике советской власти в деревне.

Рассмотреть и проанализировать весь творческий путь Ефима Честнякова в ретроспекции в настоящее время не представляется возможным, нодаже по небольшой части расшифрованных рукописей, можно сделать вывод, что он был самобытным народным мыслителем, духовным наставником и учителем для окружающих его крестьян, человеком, хорошо разбирающимся в экономике и международном положении.

В период 1905 – 1910-х годов были созданы основные известные нам художественные произведения Ефима Честнякова, много стихов, сказок, сказания о Марко Бессчастном и Стафии, размышления о красоте и Боге. Именно в этот период он назвал себя «рыцарем сказочных чудес». Не будем оспаривать это, но, зная дальнейшую судьбу Ефима Честнякова, отнесем такое определение только к дореволюционному периоду его творчества.

Жизнь Ефима Честнякова прошла в деревне Шаблово Кологривского уезда Костромской губернии, где до сих пор сохранилась первозданная красота русской природы. Воспринятое от предков и воспитанное в нем уважительное, восторженное отношение к природе как творению Господню, звучит во всех его произведениях. В одном из самых поэтичных рассказов «Ручеек» Ефим Честняков представляет удивительно гармоничную картину бытия небольшого ручейка, «вытекающего из колодца под Михайловой горой». С любовью и трепетом повествует он об изменениях в жизни самого ручейка, окружающей его природы, деятельности людей в разное время года, связывая это с православными праздниками, как было в традициях крестьянской Руси. «Завтра Егорьев день, продолжали говорить водяные капельки: девоньки да бабы погонят вербой скотину и будут бросать в разлив святую вербу.. А смотрите-ка вон там на горе мужики уже начали поле орать под овес.. <…> И только спали снега и зазеленели поля да луга, и присмирел опять ручеек, побежал тихо да ровно журчит по камешкам разноцветным. Только разве после дождя погуляет да расшумится...»[1] Столь же светлое и одухотворенное восприятие природы встречается и у других героев произведений Ефима Честнякова. Вот разговор бабушки и внучки в одном из его стихотворений:

«Ты Анютка стала рано» -

Бает баушка Ульяна.

- Отгадай – ходила я

Слушать пташку соловья.

Соловейка славно пел

Под горой ручей шумел

Он по камешкам бурлил

И про что-то говорил

- Что наскажет тебе ричка

Соловей - небось синичка

На черемухе поет

Красный день Господь дает…»[2]

Такой диалог о природе часто встречается в произведениях Е.В. Честнякова, бабушки, дедушки в естественном, повседневном разговоре учат внуков слушать, видеть понимать и любить природу.

В рукописных книгах много небольших рассказов и сказок, сопровождающихся интересными рисунками Ефима Честнякова. В этих бесхитростных повествованиях ощущается удивительно светлое, доброе, несуетное, и, конечно же, не агрессивное отношение ребенка к окружающему его миру, который восхищает и умиротворяет его.

«Путя пошла по ягоды на Борисиху.. и нашла большой куст.. и набрала полную коробичку стогом и сама наелась.. Там она увидела красивую пташку с красненьким зобком.. и долго гледела… и притаилась чтобы не испугать… и пташечка очень ей показалась... и перелетывала с прутика на прутышок... и на земельку слетала.. и бегала по травке. (Она не боялась Пути потому что Путя была смирная) пташечка что-то искала на земле – это верно корм ципляткам и улетела в лесок – может там гнездышко.. и она унесла корм цыпляткам. И Путя пошла по тропочке домой.. Вышла в наш выпуск и по дороге пошла.. А там ходили коровы и лошади и щипали траву.. и колокольцы коровьи побрякивали.. Она постояла и погледела на коров.. и пошла… И еще под елкой нашла рыжик.. и вышла в прогон… и пошла домой… А в поле были цветочки… перелезла через угород и пошла полем в цветочках.. и пришла домой.. И надавала всем ягод.»[3]

Бережное отношение стариков к миру ребенка передал Ефим Честняков и в своих воспоминаниях, недавно полностью расшифрованных.

«– Ефимко, ты спишь али нет?.. Соходи.

(Да садись на шесток[4] либо на жароток[5])

Горечих лепешек там баўшка-та даст»..

Дедушко тятька[6]-ли так говорит..

С голча слезаю.. иду в загородку..

Баушка скажет: садись на шесток..

«На вот лепешек – в подене[7] мачи

Площечку ставит поближе ко мне –

Масло и пенки .. – горячее все..

Топится печь и на площечку свитит

Я тут сижу ли стою у шестка.

В пенки лепешки мачу да и ем..

(И ровно бы уж лучше не ел никогда.)[8]

Эти воспоминания сродни замечательному произведению Шмелева «Лето Господне». Через восприятие мальчика лет семи в них передан пусть бедный, но удивительно добрый, размеренный уклад крестьянской семьи. Не скудность быта обращает на себя внимание, а светлый мир ребенка, испытывающего радость от самого малого, так как оно согрето заботой и любовью взрослых. Столь поэтичного, этнографически точного описания детства крестьянского мальчика, пожалуй, нет больше в русской литературе.

В воспоминаниях есть эпизод, в котором бабушка рассказывает внуку народные предания о дедушке-домоведушке, кикиморе, лизуне.

«Бабушка пахтает[9] сметану:

– А язык-от у Лизуна как терка..

– Большой язык-от..

– Большой...

– А где Лизун-от живет, баўш?..

– Лизун-от в овине, в трубе.. За квасницей в гоўбче… Суседушко и кикимора тоже в гоўбче да в подполье и на подволоке… под подволокой…

– А какая она?

– Седая..

- А суседушко?

– Домоведушко кикиморин муж.. тоже старый.. оброс весь.. маленький ровно кужель[10]отрепей... и в избе они живут на дворе у скотины.. везде ходят.. к лошадям.. Ежели который лошадей любит, – сена подкладывает.. да расчесывает..

гладит…»[11]

В сказках Ефима Честнякова языческие герои несут определенную нравственную нагрузку. Кикимора и Лизун учат неряшливых хозяек убирать за собой пряжу, накрывать кринку с молоком, чтобы сор не попал, а Баба-Яга является олицетворением зла, которого надо бояться. В звучании представленного диалога ощущается мягкость, доверчивость во взаимоотношениях бабушки и внука. Именно бабушка передала Ефиму Честнякову любовь к народным преданиям и сказкам, научила понимать красоту окружающей природы, пробудила в нем желание сочинять что-то свое. Воспоминания о безмятежном мире детства во многом объясняют, почему в его творчестве так много стихов и сказок посвящено природе, где героями становятся птицы и звери, грибы, растения, а люди являются естественными обитателями этого сказочного мира.

Три сказки Ефима Честнякова «Чудесное яблоко», «Иванушко», «Сергеюшко» были опубликованы в издательстве «Медвежонок» еще в дореволюционное время, несколько расшифровано и опубликовано в 1980-е годы, но в рукописях еще много неизученных мудрых, красивых произведений. Мир сказок Ефима Честнякова духовно чист и ясен. Несмотря на то, что в них действуют герои, которых можно назвать языческими, по своей нравственной сути эти сказки христианские. Приведем слова русского православного философа и общественного деятеляЕвгения Николаевича Трубецкого(1863-1920), посвятившего исследование русской народной сказке:

«Достоверно одно: русские сказочные образы как-то совершенно незаметно и естественно воспринимают в себя христианский смысл. В некоторых сказках это превращение представляется вполне законченным; в других мы видим пестрое смешение христианского и языческого»[12]. Эти слова можно с полной ответственностью отнести к сказкам Ефима Честнякова, как сочиненным им самим, так и народным, авторски переработанным. Рассмотрим некоторые из них.

В самой известной сказке Ефима Честнякова "Чудесное яблоко" заложен глубокий духовно-нравственный смысл. Само название «Чудесное яблоко», а не «волшебное», имеет христианское значение. К язычеству можно отнести лишь то, что тетерев и сова, как вещие птицы в русской сказке, дают старику мудрые наставления. В сказке «Чудесное яблоко» рассказывается о том, как старик нашел в лесу большое яблоко и хотел увезти его в деревню, но не смог. Сидевшие на дереве тетерев и сова объяснили, что только совместными усилиями можно сдвинуть тележку с яблоком с места. Потрудились все члены крестьянской семьи, привезли яблоко и ели его потом всем миром, всю деревню угощали. «И хватило яблока на всю осень и зиму до самого Христова дня» [13]. Само появление яблока можно рассматривать как сказочное волшебство, а вот чудесным оно стало, лишь после того как им стали делиться со всеми, кто нуждался, и яблоко не кончалось. Ефимова сказка учит: «Поделись с другими, и тебе хватит…». Именно своей добротой и бескорыстностью люди заслужили божественное явление чуда.

В сказках Ефима Честняковалюди уважительно относятся к миру животных, понимают язык птиц и зверей, а те платят им добром, как в «Сказании о Короле тетеревином», спас Стафий тетерок от злого ястреба, «выпутал» оленя из веревок, и они помогли ему в трудную минуту. Невольно вспоминается «Житие Серафима Саровского», когда читаешь у Ефима Честнякова «быль – побывалщину» о дедушке Трифоне и медведушке.

«…А и было-то раз да случилося

К стару деду приходит сядой медвидь.

Ой ты дедушко, нет-ли поисть-бы мне,

А давно ведь хожу я голодьненький.

Ноне всих сладких ягод и травинок

Больно мало в лесу уродилося.

Пригожусь я тебе может сам когда

Еще дед над медведушком сжалился

И принес ему хлеба крюшечку.

Все что было в запасе у дедушка,

Он и отдал седому медведушку…»[14]

В сознании жителя северного лесного края, мир человеческий существовал вместе с миром птиц и животных. Так и в сказках Ефима Честнякова герой делит с ними и радость и печаль. Эта общность человека и животного может выражать и православную идею соборности всего тварного мира. Приведем слова Е. Н. Трубецкого: «Глубоко сродно христианству и любящее жалостливое отношение сказки к животному миру. Тайна солидарности всей живой твари, открывшаяся сказателям, есть в то же время одно из христианских откровений и, в частности, одна из любимых тем русского «жития святых». Не удивительно, что и здесь происходит слияние между сказочным и христианским. Благодарность животного человеку, его пожалевшему, в сказке благочестивой получает значение Божьей награды». [15]

Христианское мироощущение прочитывается во всех сказках Ефима Честнякова.

Ярким примером может быть сказка «Чудесная дудочка», у которой есть подзаголовок «Бабушкина сказка». Это известная русская сказка, существующая в различных вариантах. Ефим Честняков записал ее как пьесу для постановки с детьми в своем театре. Фабула традиционна во всех вариантах: из зависти две сестры убивают третью, пастушок, нашедший на ее могиле тростинку, сделал дудочку, которая через свою мелодию рассказала правду. Вчитываясь в слова героев пьесы Ефима Честнякова, ясно чувствуешь переживания людей православных. Старуха-мать печалится, молит о возвращении дочери Марьюшки: «… Пошли с того свету из рая господня. Матрена и Настасья стали туманные. Не такие уж бойкие. Видно и им жаль сестрицу Марьюшку.»[16] И сестры переживают, раскаиваются, что большой грех совершили: «Нет нам покою ни днем, ни ночью. <…> Какие добрые дела сослужить нам… Станем работать на сирот да на хворых…»[17]. Как и положено, конец в сказке счастливый.

«Ст[ару]ха. Марьюшка ожила, ожила. Разрыли земельку, а она живая.

Ст[ари]к. Марьюшка пришла. Была у ангелов. Радость нам, радость. <…> Что делать с вами, дочери жестокосердечные? Матрена и Настасья удалитесь из дому!

Ст[ару]ха. Уйдите с глаз наших.

Марьюшка. Сестрицы, не уходите, не уходите. Я так рада, рада увидела, вас.

Матрена. Мы так рады, сестричка, что ты ожила. А были в великой тоске.»[18]. В этой сказке Ефим Честняков дает пример великой христианской любви и прощения. Этому он учит окружающих его крестьянских ребятишек и делает мир сказки, в котором накоплена вековая народная мудрость, понятным и доступным для них. Ведь все события его произведений происходили не где-нибудь «в тридесятом царстве», а здесь, рядом с ними в соседнем лесу, на роднике, на Унже.

Особое место в творчестве Ефима Честнякова занимает «Сказка о крылатых людях», которую по ее глубокому духовному смыслу можно отнести к православным притчам. Начинается она очень поэтично: «Был на море одинокий остров, населенный людьми, и много всяких богатств на этом острове. Только нужно было трудиться, чтобы создать из природы пригодные вещи для жизни. Долго ли коротко ли трудились, нашли богатства и построили общими силами корабль, украсили и оснастили – стоит на голубых волнах качается. Народ собрался на берегу – любуется столь хорош да красив первый корабль. И слышали, что за морем богатая страна – и нет де там тяжелого труда только театры. Да и те что сделали люди мечтою своей.. И взрослые только играют как дети.. И очень хотелось людям пожить в красоте да в музыке сказки.. И заторопились на корабль.. Но не могли все поместиться.»[19] Далее Ефим Честняков дает картину порочного поведения людей в борьбе за место на первом и на втором корабле, алчного истребляли природных богатств оставшимися на острове людьми. Только один человек уговаривал людей проявить терпение и продолжать трудиться, но только дети понимали его. По молитве этого человека «дал ему Бог» изобрести «крылья свободы». Прилетели оставшиеся люди в ту заморскую сказочную страну. «Она была очень красива. Те люди, что отплыли раньше много понастроили всяких богатств, но сами погибли.. потому что не могли себя сдерживать – и как мухи на мед набрасывались пить наслаждения.. Они думали, что счастье только в богатстве земном.. И от беззакония сами страдали в болезнях и мучились совестью за тех, которых оставили за морем на острове .. И казалось, что Бог не справедлив.. Но что это? - Над их великолепным городом как лебеди белые будто летают.. Ангелы.. ангелы… в трепете люди глядят… Но вот опустились белые птицы на землю.. и увидели все, что это последние люди.. – «Да это же наши.. наши говорят горожане: как же это так.. Ах какие счастливые.. <…>Ах и мы хотим иметь такие же крылья». Но горе.. они уже отяжелели и летать не могли…»[20].

Задавленный непосильным трудом и бедностью русский крестьянин, выражал в своих сказках мечту о счастливой жизни в волшебной стране «с молочными реками и кисельными берегами», слагал предания о загадочной стране Беловодье. В «Сказке о крылатых людях» мы тоже встречаемся с удивительной заморской страной, где нет тяжелого труда, а есть множество всяких богатств. Но Ефим Честняков вкладывает иной смысл в описание этой страны. В отличие от народных сказителей он показывает не сказочный идеал сытого довольства, наслаждение материальными благами, а торжество человеческого духа над материальными благами. Приобретенное богатство не приносит счастья, если утрачено духовное начало. Люди в заморской стране погибли от сытости и бездуховности, а «крылатые люди» приобрели истинный дар, подняться в небеса и воспарить над суетностью материального мира. И этот дар они получили не «по щучьему велению», а заслужили терпением и трудом, поднявшись над алчностью и суетностью повседневного быта, устремившись к красоте небесной. «Сказка о крылатых людях» звучит удивительно современно, в ней урок тем, кто смысл жизни видит только в материальном благополучии, и надежда тем, кто стремится к обновлению, очищению и одухотворению души.

Своеобразным программным произведение Ефима Честнякова является сказка «Шабловский тарантас», по своему содержанию и духовному смыслу перекликающаяся с незаконченным романом «Марко Бесчасный», большой картиной «Город всеобщего благоденствия» и скульптурной композицией «Кордон». В этих произведениях он стремиться выразить свою идею о всеобщем благоденствии через построение «универсальной крестьянской культуры». В основе этой идеи лежит крестьянское, православное миропонимание и жизнеощущение.

Живя в Петербурге, Ефим Честняков очень остро ощутил разрушительную силу столичного города с его лицемерным, высокомерным отношением к русской деревне, ее жизненному укладу. Это он выразил в своих произведениях, как дореволюционного периода, так и двадцатых, тридцатых годов. Вот отрывок из стихотворения о Петербурге, написанном в период 1913-1914 годов.

«…Скопилище всех стран воров и проходимцев..

Наставили домов и властью управляют

Отчизны-же сынам местов хороших нет

Напрасно им искать здесь делу научиться..

Лишь взгляды хмурые и полные алчбы <…>

Когда страна моя построит город свой..

Получить место начинаньям..

И разрешит творить строителям своим..

Приди-же ты Баян.. воскресни для отчизны..

Пропой нам песнь свою – ты только наш певец..»[21]

Возвратившись на родину, Ефим Честняков с большей любовью пишет о красоте окружающей природы, о нравственном укладе и труде русского крестьянства, выработанного веками. В своих произведениях, и особенно в сказке «Шабловский тарантас» и «Марко Бесчастном», он представляет новую крестьянскую цивилизацию, в которой органично сочетаются и существуют элементы городской и деревенской культуры. Используя современные технические достижения, крестьяне трудятся над строительством своего нового Шаблова, однообразие повседневного быта превращается в праздник. Сначала кирпичи стали делать «во всякое свободнее время», затем «надумали обнести всю деревню каменной стеной», «крышу сделали совершенно прозрачную», общую печь построили, чтобы тепло шло по все деревне, еду варили на всех и «пироги пекли тоже большущие». А главное в этой новой деревне всем было хорошо и удобно, каждый может найти свое дело, все уважительно относились друг к другу, ничьи интересы не ущемлялись. Сказочная утопия. Но только в сказке мог Ефим Честняков рассказать людямо том, что открылось ему самому. Он оказался той избранной душой, которой Свыше было доверено подарить людям красивую мечту, идею о «всеобщем благоденствии», достигнуть которое можно лишь путем честного, вдохновенного труда и единения на основе духовно-нравственного совершенствования.

Ефим Честняков уже тогда предчувствовал надвигавшуюся на Россию катастрофу, не только экономическую и социальную, но прежде всего духовную. Зимой 1922 года он написал:

«Приди ты Баян воскресни для отчизны

Пропой нам песнь свою родной забытой были

Рыдай тоскою над струнами, и пробуди народ ото сна                                          

Не пойте петухи, коровы не мычите,

Не ржите лошади, замолкните овечки

И не шумите елки, сосны березоньки листвой не шелестите.                                                      

Затихните ручьи и пташечки не пойте

В великом бедствии родная сторона..

Не слышим баушкиных и дедушкиных сказок                                                        

Про подвиги родных богатырей

Заполоненная отчизна запала в Чад абне-травы(?).                                                

И слышим лишь собачий лай

Да карканье ворон и ястребов…»[22]

В 1920-30-е годы на его долю выпало немало горьких событий: отобрали родительский дом, умерла сестра Татьяна и на его попечении остались двое племянников, была арестована и сослана в Казахстан его другая сестра Александра. В эти годы крестьянский мир, окружающий его, стал уже другим, по сравнению с тем, в котором он жил и которому он посвятил свое творчество. Он видел, как гибнет прежняя Россия и не смог принять Россию большевистскую. «Политическая агитация похожа монотонной безсодержательностью на собачий лай – и порядочный человек давным-давно обремененный уже готовыми культурными школами – будет ли слушать такую для него примитивную детскую болтовню»[23].

В период 1920- начала 1930-х годов он записывает в свои рукописные книги, пронизанные болью стихи или просто размышления, в которых с потрясающей смелостью и точностью провидца говорит об экономическом и нравственном падении русской деревни, о жестокой несправедливости города по отношению к ней. «Уже двадцать лет назад я говорил народу, что общественное строительство нужно начинать самим и не рассчитывать на готовое.. Даром нам никто ничего не наработает. Но все норовят взять чужого труда.. больше за свой труд в торговле… Но нынче по примеру городов наши мужики говорят,– давайте нам готовых нажитков фабрик и заводов, так и мы-бы коммунистами стали за счет чужинки…И в деревнях мы видим «коммунистов» только там, где захватили готовую культуру – экономию с постройками и машинами… Да и оно идет не в наживку а в проживку… Города последователи ложного общественника Ульянова

опорочили слово общественность и коммунизм. Какая-же это общественность и культура, когда разбойника Разина поставили себе в образцы, т.е. прямое воровство называют коммунизмом… Сделали ли в нашем г хотя бы один кирпич общественно? Что и делается то все путем найма… за деньги… сплошное насилие над страной. Всех обратили в рабов - возврат к варварским временам крайней централизации владения богатствами.

А периодические съезды холопов для прогулок по столице на готовых обедах.. Это имеет только подкрепляющее значение, чтобы одна кучка распоряжалась жизнью всей страны... <…>

Города печатают в газетах, чтобы деревни искали кулаков. В деревне ищут кулаков и не находят. Какие же их признаки. Не работают своими руками, владеют богатством, идят крупчатые пироги. Ищут в деревне таких,– все на оржанке, тошнехонько от работы и ничего нет кроме инвентарного хлама.

А города не работают своими руками, владеют богатствами всей страны, и каждый день едят крупчатые пироги. Там кулаки значит чуть не все – подходят под эти признаки с великим избытком…

И если нужно это слово кулак, то вместо слова горожане – станем их звать кулаками..

А в деревнях считать кулаками можно разве только тоже сов. и других работников, если у них крупчатые не переводятся»[24].

В рукописях Ефима Честнякова встречаются еще более резкие характеристики вождей советской власти, их пропаганды построения социализма и коммунизма. Приходиться лишь удивляться, как эти записи не попали в руки НКВД. Расстрелу и репрессиям подвергся бы не только Ефим Васильевич, но и окружающие его крестьяне, услышавшие подобное стихотворенье:

«…Устало сердце от волненья и истомилась голова

Хоть слышим много от ораторов речей высокомерных,

Но мало государственных творений планомерных.

Табачный дым, окурки и плевки в собраньях шумных..

И много грубо бранных слов в речах столь явно неразумных.

Повсюду будто суд идет и рассуждения гневливыхразговоров.

Никто не сможет защитить от множества партийных прокуроров

И подсудимых все винят и нетерпимо обзывают.

И призывая к примиренью враждебность будто раздувают…»[25]

Ефим Честняков искренне полагал, что именно практическая деятельность крестьян способна приостановить духовно-нравственное разрушение русской деревни, не дать возможность проявиться порочным качествам личности:

грабить, разрушать, убивать, прикрываясь политическими лозунгами.

Но он оказался бессилен перед социальной демагогией, начавшей властвовать над умами людей. Переживая за нравственное нездоровье окружающих его крестьян, попавших под влияние одурманивающей пропаганды, он мог лишь высмеивать в своих произведениях уродливое поведение своих односельчан, показывать через рассуждения героев преступно тупиковый путь проводимой в деревне экономической и социальной политики.

«Революция российская

Рева злючая форсистая  

И в политику тотчас

Житель вышел не учась

Безумный стал он без старанья

И дураком пришел с собранья

У бабы красный фартуг взял

И флаг к ухвату привязал

Поет и носит красный флаг

И вопит; «Здравствует вахлак»

«Долой тиранов!» крикнул он

Отбросил от печи заслон

«Свобода кринкам и горшкам

Лепешкам, плюшкам, буракам…» [26]

Некоторые высказывания Ефима Честнякова звучат как проповеди. В 1920-е годы, когда стали пропагандироваться свободные семейные отношения, он писал об уважении к женщине, что она имеет такие же права на землю, как и мужчина, говорил о красоте отношений между юношей и девушкой, о сохранении девической чистоты.

«Когда мудрая девушка не согласна загубить свою красоту ради низких наслаждений, она стоит с милыми очами… и на челе ея печать красоты Божества и во всем существе поют голоса Бога..

Знает она, что и акты любви прельщают людей наслаждением для целей прекрасных.. А ничтожные, стремясь поглотить красоту жизни, губят дивные песни и выпивают лишь лужи.. Напрасно .. Жизнь неисчерпаемо богата – она похожа на пир у Великого Бога – и нет конца кушаньям.. И первые оттесняют последних, грубое кажется будь-то торжествует над деликатным… И когда приходят светлые ангелы и приносят небесные яства их ожидают только немногие. – И силы небесные с ними беседы ведет – под музыку дивных хоралов, при своем небесном сиянии.. А первые сытые давно.. и не могут не видеть ни чувствовать.. Их уже клонит ко сну и очи слипаются.. Безконечна лестница стадий прекрасного.. Она уходит в просторы вечного неба и вечно несется .. и дивны законы Великого Бога – законы жизни…»[27]

Ефим Честняков прожил долгую жизнь, наполненную светлой мечтой и верой во всеобщее благоденствие в начале ее, познал горечь разочарований и потрясений в зрелые годы, пришел к смирению праведника в старости. Во все периоды своей жизни он обращается к духовному, православному мироощущению русского народа. В своих произведениях он рассуждает о Боге, красоте окружающего мира, о неумирающих ценностях человеческой жизни.

«Наивно понимать что духовныя обители вот в голубом небе… Это материальный воздух.. Дух не знаем откуда приходит и куда уходит.. Для него материя не имеет препятствий.. Она не ощутима как для нашего материального тела и дух витает через материю, как материя в сферах духовных.. Где Бог? Вот здесь.. везде.. Вот деревянная стена.. дом.. в котором мы живем своим телом.. Стена для тела непроницаема.. Но для духа.. – она не пространство.. подобие как мы мыслию.. чувством.. духом своим проникаем в материю.. И не ограничены пространством что всего быстрее мысль.. дух.. человека подобие Божие и Бог существует лично.. и Он вездесущ потому что совершенный и неограниченный дух.. везде видит и слышит и постигает все.. и всем владычествует и все творит..

Духовныя сферы не имеют физического измерения. Можно сказать: духовно, бесконечно разнообразно прекрасная обитель.

Вне законов физического пространства духовный мир воплощается в материальном стремиться принять прекрасныя формы..

Слово плоть бысть…»[28]

Такие рассуждения, встречаются как в его рукописных книгах в 1910-е годы, так и в записях послереволюционного периода. В годы, когда началась оголтелая атеистическая компания он напишет: «Какое же понимание красоты у людей, когда они смеются над высочайшей красотой распятого Сына Божия? Прости им: не знают, что делают.

Если это красота душевная то ведь и красота внешняя здоровье – строится –

сохраняется душевной. Как из малого семени вырастает большое дерево. Как

сказано: заботься прежде о небесном – красотой небесной вам прибавится и

земное – внешнее.»[29] Вместе со своими односельчанами Ефиму Честнякову предстояло пережить трагедию Великой Отечественной войны и ее разрушительные последствия, обескровившие русскую деревню. В рукописях и документах, находящихся в собрании Костромского и Кологривского музеев нам не удалось обнаружить записей, относящихся к концу 1930-1940-х годов. Возможно их уничтожил сам Е.В. Честняков, предвидя обыски, или их не пощадило время и они погибли.

Но даже те рукописные материалы, которые находятся в нашем распоряжении,

дают богатейший материал для размышлений о подвижнической деятельности Ефима Честнякова по поиску пути духовно-нравственного возрождения России.