Церковная история в трактовке Е.Е. Голубинского

К 180-летию великого русского церковного историка-костромича

Аннотация. Рассматривая «Историю Русской Церкви» Е. Е. Голубинского, в своей методологии и трактовках принципиально отличающуюся от трудов по истории Церкви других авторов, можно сделать вывод, что несмотря на отличия, в трудах ученого были сделаны многие открытия, которые послужили дополнением к уже существующим трудам церковной науки.

Ключевые слова: история, Русская Церковь, критический анализ, методология, источники.

Archpriest Dmitry Sazonov, candidate of theology, doctoral candidate of the Church postgraduate school of saints Cyril and Methodius.

Annotation. Considering the «History of the Russian Church» E. E. Голубинского, in its methodology and interpretations fundamentally different from the works on the history of the Church of other authors, we can conclude that despite the differences, in works of the scientist had made many discoveries, which served as a complement to the existing works of the Church science.

Keywords: history, the Russian Church, critical analysis, methodology, sources.

Основоположниками русской церковной истории по праву считаются архиепископ Филарет (Гумилевский), митрополит Макарий (Булгаков) и два наших земляка профессор-протоиерей Александр Васильевич Горский и Евгений Евстигнеевич Голубинский. Причем о Голубинском следует сказать, что он, и митрополит Макарий, известны тем, что привлекли огромный пласт нового, ранее неизвестного фактического материала, выдвинули новые методологические проблемы, решение которых еще ждет своих исследователей.

Голубинский вошел в церковную историческую науку как ученый последовательно использовавший критический метод исследования источников. Начав осваивать историческую науку с изучения церковной истории южных и западных славян он берет за основу своего исследования принцип непосредственного практического ознакомления с источниками в Греции, Палестине и Италии. Приступая к работе по «Истории Русской Церкви» он производит критический анализ всех источников. Отметим, что в использовании критического метода исследования, в навыке добросовестного и основательного подхода к историческому материалу при широчайшем использовании всех источников по данной теме ему помогла «школа» его земляка протоиерея А. В. Горского, влияние которого было заметным в его исследовательской работе.

Новизна методологического принципа, который так принципиально отличает его труды от напр., трудов архиепископа Филарета, состоит прежде всего в строгой привязанности к критически осмысленным фактам при использовании источников. На основании этого критерия начинается построение исторического контекста основанного строго на научном методе исследования: «история не есть поэзия, и обработка историческая не есть творчество, а именно только обработка готового и данного материала. Задача историков – извлечь (и выжать) из этого материала все, что служит к созиданию настоящей истории; но далее этого они пойти не могут и бессильны прибавить самого материала ил его улучшить¹.

Использование критического метода помогает Голубинскому находить много совершенно новых исторических фактов, оригинально освещающих события истории не только Русской Церкви, но и российского государства и народа. Сравнительный метод помогает ему по-новому оценить церковно-государственные отношения и взаимовлияние их при сопоставлении состояния Российской Церкви с особенностям церковной жизни Византии. При этом он широко использует греческие источники по истории Русской Церкви, пользуется актами Константинопольской Патриархии. Исследователь историографии по истории Русской Церкви священник Ф. И. Титов говоря о методах Голубинского отмечает, что: «…опытною рукою историк пользуется в своем новом труде…всеми сведениями, которые находятся у иностранных писателей о России и Русской Церкви за рассматриваемый период времени, причем обнаруживает громаднейшую начитанность в области этой литературы»² По словам Титова, Голубинский вообще отличается «вдумчивостью и уменьем анализировать рассказы и известия, и открывать новые, оригинальные черты там, где другому представляется все прекрасно известным», он (Голубинский) славился «основательнейшим и глубоким знанием древнерусских летописей, благодаря которому, и в особенности благодаря умелому сопоставлению параллельных сведений различных наших летописей, историк вносит множество дополнений и поправок особенно в хронологические сведения о истории Русской Церкви за рассматриваемое время»³.

Своеобразен методологический принцип Голубинского в периодизации истории Русской Церкви. Голубинский, в отличие от митрополита Макария, который придерживался только принятого внутрицерковного принципа периодизации, привязал церковную историю с историей русского народа, государства и общества. Исходя из этого, Евгений Евстигнеевич выделяет Киевский, Московский и Петербургский периоды в русской церковной истории. В них он особо обращает внимание на религиозность русского народа, его отношение народа к Церкви, которые и формирует лицо национальной Церкви в разные периоды ее истории, говорит о первых двух периодах, как о времени лишь внешнего усвоения религии, о настоящем просвещении, которое имеет свое начало лишь в Петербургский период. Голубинский пишет: «если периоды в историях обществ суть пространства времен, отличные один от других не какими-нибудь внешними и случайными признаками, а самой жизнью обществ и ее характером, то таких действительных, а не воображаемых периодов в истории Русской Церкви три: Киевский, Московский и текущий Петербургский. Периоды Киевский и Московский, собственно, представляют одно целое, характеризуемое отсутствием действительного просвещения, которого мы и не усвоили с принятием христианства и без которого оставались до самого Петра Великого… Текущий период Петербургский есть период водворения у нас настоящего просвещения, а вместе с ним, подразумевается, и более совершенного понимания христианства»⁴.

Голубинский совокупно с религиозными, социальными и общественными показателями периода, брал за основу своего исследования политическое состояние русского народа (в отличие от «топографического», принятого другими историками), считая его определяющим ход истории, хотя критики указывали на ему на неправильность такого метода, считая, что Историей Церкви надо заниматься исследуя лишь внутренние особенности церковной жизни⁵. Но он, вслед за митрополитом Макарием, обозначил, что история всякого общества есть, во-первых, история того, что служит цели его бытия и предназначения, и, во-вторых, насколько он достигает поставленной цели⁶. «Следовательно, - пишет он далее, - состав частей всякой церковной истории…должно быть правительство с его деятельностью, учение, богослужение, церковная жизнь общества. Этот состав частей церковной истории, определяемый понятием о Церкви, самой в себе, должен быть дополнен тем, что привносит в ее жизнь внешние отношения»⁷. Далее он дополняет исследование русской церковной истории исследованием истории ее отношения к частным Церквам, историей возникающих в данной Церкви ересей и расколов.

Несмотря на кажущуюся новизну методов исследования ученого (активнокритикуемую – прим. автора), говоря о различии отношения к проблемам истории Русской Церкви, к примеру митрополита Макария и Е.Е. Голубинского, приходится признать, что она заключается прежде всего лишь в общем пафосе изложения материала, поэтому говорить о каком-то ином пути изучения истории не приходится. Их подход к изучению материала лишь дополняет друг друга. Общими для каждого остаются методика изложения фактов, принципы периодизации, критический подход к изложению истории свидетельствует у обоих о Божием произволении и миссии Русской Церкви. В отличие от митрополита Макария, Голубинский лишь большее место в своей трактовке истории Русской Церкви уделяет крестному пути русского народа, характеру русской религиозности, подверженной хаотичному и импульсивному состоянию. Поверхностному характеру религиозных убеждений русского человека, его переменчивости, упадке религиозности. Голубинский на протяжении своей трактовки русской церковной истории постоянно обращает внимание и проводит различие между просто грамотностью и истинным просвещением – в этом он видит главную ошибку своих предшественников в изучении истории Церкви. Он показывал, что истинное просвещение – это не механическое усвоенное знание прошлого и генерация знания настоящего, дополняющее знание прошлого - при отсутствии единства внешнего заимствования (грамотности) и внутренней генерации (просвещения), народная целостность предполагается к раздробленности и расколу. Голубинский, не сомневающийся в величии русского народа, посредством своей интерпретации истории он стремится достучаться и показать всю неприкрытую правду истории народа для изучения и осознания ошибок, за которые приходилось ему горько расплачиваться. Он призывал к трезвому взгляду на события отечественной церковной истории. «Не великий толк и не великая польза оттого, – писал он, - чтобы изображать себя прекрасными в прошедшем с помощью сочинительства и фантазий. Не это должно нам делать, а то другое, чтобы имея мужество, признавать прошедшее таким, каким оно было, стараться и нарочитое возмещение за него, столь возможно лучшим в будущем и не сетовать на Бога за то, что Он послал нам Петра Великого. А разве молиться Богу, чтобы Он послал нам другого Петра Великого»⁸.

Особенностью русской государственности он видел в воспринятом еще Русью и через Церковь определяемому взгляду особенного и самобытного пути России связанному с Востоком, с наследием Византии. Но, при этом он указывал, что механически воспринятая обрядность и набожность привели нас к великой трагедии - расколу XVI века. Голубинский указывает, что придание обряду догматического значения и было основным основанием церковного раскола. Данная позиция пошла от неправильного определения истории исследователями, давшими ей такую оценку. Пошла она с Карамзина. Обосновывая свою позицию по вопросу восприятия веры, Карамзин допускал, что в древней Руси было настоящее просвещение, которое будто бы было подавлено в результате княжеских усобиц и монгольского ига. Но Карамзин мог допустить это потому, считает Голубинский, что он старался представить Россию как могущественное самобытное государство. Притом в его время слишком легко смотрели на просвещение: «полагали, что его можно скоро и легко насадить и столь же скоро подавить… Карамзин странным образом забыл о Новгороде, который не страдал ни от удельных смут, ни от монгольского ига и в котором, однако, также не было просвещения. Мое мнение не ново, - писал Голубинский, - в историях Преосвященных Макария и Филарета, а также Соловьева нет речи о настоящем просвещении в Древней Руси, а только о грамотности…». Далее он говорит о нелицемерном и принципиальном подходе в изучении истории: «историк лучше должен вынести упреки, чем действовать не по искренней совести. Притом историк в сущности не оскорбляет недостатков современного общества, когда говорит о его недостатках по случаю описания недостатков старого времени. Напротив, он оказывает услугу: вину в недостатках обыкновенно сваливают на людей, у которых они и обнаруживаются, а историк, указывая причины этих недостатков в прошедшем, тем самым облегчает виновность современного общества».

Историю Е. Е Голубинского отличает высокое достоинство «беспристрастия, примером которого может служить его отношение к вопросу о поставлении в домонгольскую эпоху митрополитов не из греков, а из русских. Выражая мысль о принципиальном праве Русской Церкви устроить свое управление, независимое от греков. Однако он не увлекается как иные этой патриотической идеей и при изложении истории митрополита Климента Смолятича говорит о неправильности и неполезности такого рода поставления⁹. Назначение в русскую митрополию митрополитов-греков в период удельной раздробленности и усобицы академик признает положительным и величайшим благом¹⁰. Голубинский (особенно на страницах второго тома), делает немало новых открытий для науки, особенно в источниковедческом плане. Здесь и новая оценка столкновения митрополита Киприана с новгородцами из-за месячного суда, здесь и оценка причинах назначения Исидора митрополитом Русским и послания его на Флорентийский Собор… на страницах второго тома мы находим характеристику митрополита Макария, как выдающегося пастыря Церкви и т. д. «Одним словом, все, что у предшественников нашего ученого представляет простую передачу содержания документальных данных, почти не сопровождаемую столь желательными комментариями, то у него неожиданно освещается и оживает при помощи тех богатых приемов, которые были отмечены уже в первом его томе» - отмечают исследователи истории Русской Церкви¹¹. Высокой оценки научного сообщества удостоились те разделы «Истории» Голубинского которые посвящены древнерусской церковной архитектуре. Интерес у исследователей вызывает также его подход к уставу князя Владимира. Хотя в этом вопросе профессор, оказавшийся в плену текстологических представлений своего времени несколько исказил церковную историю и принизил уровень самобытность и религиозно-церковную зрелость древнерусского общества - он призвал современных ученых возвратиться к мнению Карамзина, и писал, что уставы Владимира и Ярослава являются поддельными произведениями¹². В этом Голубинский явно вступал в противоречие с митрополитом Макарием, который утверждал, что уставы являются извлечением из византийских номоканонов, которые являлись, «с одной стороны, первым приложением к условиям жизни русской общецерковного, но, в частности, византийского законоположения, а с другой – первым опытом местного, самобытного церковного законодательства в России»¹³. Одним из доводов, приведенным в качестве доказательства своей правоты Голубинский считал «нелепое» утверждение о передаче десятинной церкви десятины «во всей земли русской», а не из «области великого княжения». Однако, как отмечают исследователи, в частности Я. Н. Щапов, «лишь в ХХ веке было установлено, что в терминологии XI-XIIIвв. Русской землей в узком смысле называлась только южная – Киевская, Черниговская и Переяславская земли»¹⁴. Не зная южнорусских списков и обработок устава (кроме «свитка Ярославля»), Е. Е. Голубинский утверждал, что «позднейшая южная Русь вовсе не знала никакого устава Владимира»¹⁵. На что Щапов дает отповедь: «так просто и легко расправился Голубинский с уставом Владимира, зачеркнув все сделанное после Карамзина»¹⁶.

Для нас представляет интерес позиция митрополита Макария и Голубинского по поводу старообрядческого раскола. Если митрополит Макарий, в первую очередь практик - полемичен, тенденциозен, апологетичен, иногда даже предвзято относился к раскольникам, - например, в вопросе о истоках раскола он написал о неканоничности Стоглава, по его предположению написанного раскольником, хотя впоследствии признал свою ошибку¹⁷. Голубинский же видел преодоление раскола на основе понимания догматического единства Церкви. Он считал возможным преодолеть расхождения со старообрядцами с помощью некоторых реформ, проекты которых разрабатывал до конца жизни. По мнению ученого, следует оставить попытки доказать, что обряды современной Русской Церкви древнее дониконовских, потому что, как указывал: «не погрешая против научной истины, в некоторых случаях и доказать это нельзя». Необходимо установить, подчеркивал он, что обряд есть только обряд, а не догмат. Ссылаясь на «Историю» митрополита Макария, Голубинский указывает, что в то время, как Патриарх Никон «некоторые…разности наши с греками считал и объявлял за ереси», современная же наука «видит во всех разностях одни лишь погрешности». Ссылаясь на исследования в области археологии истории обрядов и богослужения, на труды протоиерея Александра Горского и К. И. Новоструева, он приходит в выводу, что введенные Никоном новшества были разностями от «разрознения нашего с греками»¹⁸. Например двоеперстие не новшество, но традиция, даже более древняя, чем троеперстие, сугубая Аллилуия имеет такую же древность, что и трегубая. В Древней Церкви, например, могли креститься и одним перстом, и пятью…и т. д.

Как известно, критический труд Голубинского вызвал в официальных и славянофильских кругах резкую оппозицию. Особенно смущало патриотов изложение спорного «варяжского» вопроса. Но никто из них - ни из его современников, ни из нынешних исследователей, не осмелился назвать его труд нечестным и поверхностным. Критики, ставившие под сомнения некоторые его выводы, с уважением относились к его позиции, как на имеющей право на существование и как к позиции крупного ученого и исследователя¹⁹.

Академик Голубинский распорядился пожертвовать свое состояние и свою библиотеку тем учреждениям, где начиналась и протекала его жизнь – солигаличскому духовному училищу, Костромской духовной семинарии, Московской духовной академии, а также приходам села Матвеева, чем свидетельствовал о благодарности ученого учреждениям, повлиявшим на становление его личности и взгляды.

Жизнь и труд Е.Е. Голубинского стали уже частью Истории Русской Церкви. Заложив основу русской церковно-исторической науки, своим трудом он призывает современных поборников истины дерзать дальше, достойно продолжать его дело.