Путь к Богу: Возвращение

СВЯЩЕННИКИ ПАВЕЛ ФЛОРЕНСКИЙ И СЕРГИЙ БУЛГАКОВ: ПУТЬ К БОГУ.

По словам о. Павла, он был воспитан вне всякой исторической религии. « Религия в семейном воспитании: «отсутствовала…не по оплошности,- писал он впоследствии к своим детям,- а силой сознательно поставленной стены, ограждавшей рай (который родители «хотели установить в семье») от человеческого общества»¹. В семейном кругу никогда не говорили о том, что Бога нет, или что религия – суеверие, или, что духовенство обманывает, как не говорилось и обратное»².

Большое влияние на маленького Павла оказал его отец, для которого «евангелием был гетевский Фауст, а библией – Шекпир». О. Павел пишет о своих детских воспоминаниях, что отец произносил слово Бог с оговоркой, вроде: «то, что называется Богом» или «Высшего Существа, Которому дают имя Бог»³. Как предполагал впоследствии о. Павел, эти эпитеты были произносимы отцом для усвоения несоизмеримости понятия Высшего Существа со всем тем, что может быть определено человеческим разумом. Отец внушал юному Павлу, что общество складывается из неделимых молекул – семей. Он никак не связывал себя и свою семью со своим священническим родом.

Но уже в гимназическом возрасте у Павла становится ясен кризис классической механики, несостоятельной для цельного обоснования миропонимания. Свой призыв к Богу, и связанные с этим призывом переживания он объясняет своим детям прибегая к символам взятым из Электрического словаря: «Вдруг меня пробудило что-то, какой-то внутренний толчок. Может быть, наиболее подходящим было бы сравнить его с электрическим ударом, однако с той существенной разницей, что электрический удар ощущается телом, а этот – к телу никакого отношения не имел… Только когда все уже закончилось, я сообразил, что надо испугаться – таинственного и могущественного присутствия воли, мне не ведомой и, во всяком случае, вовсе не соблюдающей условий обходительности, в которых мы воспитаны. Она – как грозный, мгновенно пожирающий огонь, который не извиняется и не дает отчета в своих действиях, но в самой глубине сознания. При этом ясно, что так надо, и что эта необходимость мудрее и благостнее человеческих осторожных подходов»⁴. Он, с послушанием принимает волю Божию о себе, выраженную его духовным отцом – епископом Антонием (Флоренсовым) и, оставив свой первый порыв – принятие монашества, принимает священный сан. В опубликованных в 1992г. письмах Флоренского «Детям моим», он пишет, что чувствует в себе движение крови – крови костромских дьячков⁵ . Он сознательно возвращается к роду Флоренских, к своим историческим корням. «Иногда мне кажется, - писал он, - что Божье наказание и вразумление (распад семьи – прим. автора)…за то, что отступил род от священнослужения, что это- ревность Божия, и трагедия рока не прекратится, доколе не будет искупления, доколе род, в лице хотя бы кого-ниб[удь ], не вернется к своим исконным, костромским обязанностям, к своему призванию»⁶ . В своем письме к В.В. Розанову он пишет о необратимости возвращения к своим корням - «Мне порою является мысль, что в этом оставлении семейного священства ради науки protwtonyevfos всего рода, и что пока мы не вернемся к священству, Бог будет гнать и рассеивать все, самые лучшие попытки…» ⁷ Род для Флоренского – это конкретная связь поколений, связанных нитями наследственных характеристик и своеобразий, которые придают этому роду свою индивидуальность. Принятие священного сана для Павла Флоренского было шагом искупления своего рода от гнева Божьего, Который наказывает «детей за вину отцов до третьего и четвертого рода» (Исх.20,5). Принятие сана означало для него ответ на зов Творца, высшее служение Богу, «освящение реальности» - «словесным служением и совершением таинств». «Истина – это Незабвенность, не слизываемая потоками Времени - пишет он в «Столпе», говоря о возвращении от греховного состояния к целомудрию, которое вводит человека в стихию памяти Божией - это Твердыня, не разъедаемая Смертью….Бог дарует победу над Временем, и эта победа есть «памятование» Богом – Незабвенностью… «вечная память Бога обо мне и меня о Боге… вечная память Церкви в которой сходятся Бог и человек»⁸. Подводя итог своим духовным исканиям он задает вопрос – «что же есть Истина?», и отвечает – «Это Церковь…⁹» В предисловии к «Столпу» о. Павел поясняет - «Церковь есть тело Христово, «полнота наполняющего во всем, - и далее пишет исходя из опыта своего жизненного призвания - жизнь церковная постигается жизненно, не рассудочно. Церковность – это новая жизнь в Духе. Критерий правильности этой жизни красота. Есть особая красота духовная и она, неуловимая для логических формул, есть единственный верный путь к определению, что православно и что нет. Знатоки этой Красоты – старцы духовные, мастера «художества из художеств», как святые отцы называли аскетику»¹⁰. Священство было для него возвращением своего рода к его священническому призванию. Вся его жизнь о. Павла была свидетельством его убеждения в особом призвании рода. Он не доказывал, а показал на своем жизненном опыте, что истины веры, истины догматов могут быть познаны только посредством живой веры. Его основополагающей концепцией было то утверждение, что каждая личность единосущна другой, потому что является творением Святой Троицы, божественный свет Которой, она отражает.

   В своей Автобиографических заметках, о. Сергий Булгаков, который в отличие от о. Павла, «родился и вырос под кровом церковным», и для которого религия с детства была «стихией, призванием, влечением, которое никогда не оставляло… как естество»¹¹, замечает, что он, коренной попович, вдруг потерял веру¹². Как могло такое произойти с человеком «левитского происхождения»? о. Сергий не находит вразумительного ответа на этот вопрос. Но, пытаясь, все же, определить свое отпадение как искушение, как противление, как несоответствие между образами и идеалами религиозной жизни, и той безрелигиозной атмосферой, которая царила в обществе, он называет главного искусителя – интелегенщину, соединенную с нигилизмом. « Я оказался ею отравлен через такое привитие этого яда, которому я безсилен был оказать противодействие»¹³. Порывом его души было вырваться из стен духовной школы: «приносить пользу, служить человечеству, прогрессу, научной мысли…»¹⁴

   Но, постепенно, как сам он замечает, он стал возвращаться к вере в личного Бога (вместо безличного идола прогресса), Бога детства, в нем «заговорила» его левитская кровь. Бог неоднократно призывал его к Себе, и этот призыв не мог остаться без ответа. «Со мной случилось чудо – такими словами он описывал свое возвращение – Отец, увидев приближающегося блудного сына, еще раз поспешил ему навстречу. От старца услышал я, что все грехи человеческие, как капля перед океаном милосердия Божия. Я вышел от него, прощенный и примиренный, в трепете и слезах, чувствуя себя внесенным точно на крыльях внутрь церковной ограды». «Словно впервые, как новорожденный, слушал я благовест, трепетно чувствуя, что и меня зовет он в Церковь верующих…на все глядел я новыми глазами, ибо знал, что и я призван, и я во всем этом реально соучаствую… и мне дано было вкусить святейшего Тела и Крови Господа моего»¹⁵. Вернувшись в Церковь, Сергей Николаевич просил посвящения, просил служения в священническом сане – он возвратился в Отчий дом.

Их обоих (и о.Павла Флоренского) рукоположил преосвященный Федор (Поздеевский +1937), епископ Волоколамский, выпускник Костромской духовной семинарии, аскет, проповедник святоотеческого наследия.

 

Читая их автобиографии, невольно видишь духовно сильных людей. Людей мощного духа, людей глубокого и искреннего духовного переживания. Людей, которых под видом «прогресса, науки, позитивизма, трудов «на» и «для» блага для всего человечества» уже почти удалось увести от Бога, от Его Церкви теми, кого Церковь и литературный провозвестник потрясений ХХ вв.Ф. М. Достоевский назвал служителями тьмы¹⁶. Но, мы видим, что они смогли различить всю ложность какофонии «высокоумия», и отозвались на призыв Того, Кто есть «Путь, Истина и Жизнь». Они не просто вернулись в Церковь, они разорванное – соединили, расхищенное – собрали и восстановили. Своим жизненным примером они рассказали об опыте «живой веры», «веры в живого Бога». «Он отошел, озаренный ореолом мученика и исповедника имени Христова, » - писал в некрологе посвященном кончине своего друга о. Сергий Булгаков ¹⁷. В слове, посвященном памяти о. Сергия, В. В. Вейдле писал: «Я в нем любил его самого… и вместе с тем, я любил что-то, что как бы сияло мне сквозь него» ¹⁸. «Ты иерей во век по чину Мелхисидекову» - слышим мы голос псалмопевца и пророка Давида и апостола Павла (Пс.109,4; Евр. 5,10; Евр. 7,21). Эти слова отобразились на них. На том делании, которое они предприняли своим возвращением. За ними потянулись многие. Два самых выдающихся религиозных мыслителя ХХ в., две яркие страницы богословия Церкви.

 

                                             ПРИМЕЧАНИЯ

1. 1.Флоренский П., свящ. Детям моим. М. 1992. С.117.
2. 2.Там же.
3. 3.Там же. С. 118.
4. 4.Там же. С. 212.
5. 5. Там же. С. 282.
6. 6.Там же. С. 278.
7. 7. Там же. С.279.
8. 8.Флоренский П., свящ. Столп и утверждение истины. YMKA-PRESS. Paris. 1989.С. 193, 327.
9. 9.Цит. по Фудель С.И. Об о. Павле Флоренском. YMKA- PRESS. Paris. 1988.С. 20.
10. 10. Флоренский П., свящ. Столп и утверждение истины. С.7-8.
11. 11. Булгаков С., протоиерей. Автобиографические заметки. YMKA- PRESS. Paris. 1991. С. 25.
12. 12. Там же.
13. 13. Там же. С.29.
14. 14. Там же. С.35.
15. 15. Там же. С.66.
16. 16. Имеется ввиду роман Ф. М. Достоевского «Бесы».
17. 17. Цит. по Зернов Н. Русское религиозное возрождение ХХ века. YMKA- PRESS. Paris. 1991. С.114.
18. 18. Вейдле В. В. Памяти о. Сергия Булгакова. // Православная

     мысль. // 1951. С.16.